На его лице виднелись свежие порезы – красные линии, разорвавшие кожу. Кровь стекала тонкими ручейками, заполняя неровности, будто рисуя причудливые узоры. Эти раны были ещё открытыми, живыми, и казалось, что сама кожа содрогалась от каждого прикосновения воздуха. Я знала, что делать дальше, и знала, какое это произведёт действие.
На столе передо мной стояли лимонный сок и уксусная кислота. Я взяла их в руки, почувствовав, как тонкие стеклянные стенки холодят пальцы, и смешала их в небольшой металлической миске. Запах мгновенно заполнил комнату – резкий, щиплющий, он напоминал о чистоте и опасности одновременно. Это была ядреная смесь, особенно для раненой плоти. Я чуть наклонилась вперёд, чтобы увидеть его глаза поближе – они были полны страха, в них пульсировала осознанность того, что вот-вот произойдёт.
Улыбка растянулась на моих губах, и я словно слышала, как сердце билось у меня в груди – глухо, как барабан, задавая ритм происходящему.
Я медленно поднесла миску к его лицу, позволяя ему увидеть её содержимое, словно давая время осознать каждую секунду до боли. Затем, без единого колебания, я плеснула смесь на его порезы.
Его тело дёрнулось, напряглось до предела, словно струна, готовая лопнуть. Сквозь скотч на его губах вырвался приглушённый стон, который, если бы не плотная лента, превратился бы в яростный, пронзительный крик, способный прорезать тишину до самой улицы. Он содрогался, мучительно выворачиваясь от жгучей боли, словно под наплывом огненных волн, и я наблюдала, как его глаза становятся всё более отчаянными, наполненными непередаваемым ужасом.
Это было как искусство, разворачивающееся передо мной. Я наслаждалась каждой реакцией, каждым движением его мышц, и в этот момент весь мир, казалось, сузился до этой маленькой комнаты, до запаха крови и кислоты, до его приглушённых воплей.
– Учись, пока я еще жива, – посмеялась я и обернулась к брату.
Он посмотрел на меня, едва заметно кивнул, словно соглашаясь с моим безмолвным сигналом. Его глаза, холодные и сосредоточенные, на мгновение встретились с моими, передавая понимание – теперь его очередь. Мой брат шагнул ближе. Он подхватил это настроение, как дирижёр, плавно управляющий оркестром, и продолжил наш «концерт» страданий.
Резким, уверенным движением он сорвал скотч с губ пленника. Звук отклеивающейся ленты был как щелчок хлыста, прорезавший напряжённую тишину. В следующее мгновение из его рта вырвался долгий и болезненный стон, который тут же превратился в сбивчивые мольбы. Слова лились одно за другим, бессвязные, но наполненные отчаянием. Он клялся, что всё расскажет, что скажет всё, что нам нужно, только бы прекратить эту пытку.