Где герой в этой истории? Нет его. Нет инженера, что бросил бы вызов судьбе, нет солдата, что пошёл бы с BigDog в бой. Есть только равнодушные разработчики, что вложили миллионы в прототип, и зрители, что хлопали в ладоши, глядя на экран. Осёл не герой – он просто осёл, без пафоса, без миссии. BigDog мог бы стать символом борьбы человека с природой, но стал символом капитуляции перед ней. Нищепанк не даёт героев, потому что здесь нет битвы – только тихое признание, что технология, даже будучи рядом, не спасает, не возвышает, не меняет.
Заратустра отворачивается от этого зрелища. BigDog стоит в углу, как сломанный идол, а осёл идёт дальше, неся груз, как тысячи лет назад. Ветряки крутятся, уголь горит, и мир остаётся тем же – унылым, приземлённым, лишённым величия. Это метафора нищепанка: технологии есть, но они проигрывают простоте, потому что человек давно забыл, для чего они ему нужны. И в этой тишине, прерываемой лишь скрипом ослиных копыт, сверхчеловек остаётся лишь эхом несбывшегося пророчества.
Заратустра покинул поля ветряков и угольных ТЭС, где осёл перешагнул через тень BigDog, и теперь его путь ведёт в иное пространство – не из стали и камня, а из пикселей и кодов. Перед ним раскинулась "Метавселенная" – цифровая пустошь, что зовёт человечество за горизонт реальности, обещая новый мир. Но вместо просторов, где сверхчеловек мог бы обрести форму, или киберпанковских сетей, где воля пробивала стены, он видит лишь зеркала, отражающие зеркала, бесконечный лабиринт иллюзий. Здесь Жан Бодрийяр, пророк гиперреальности, становится проводником: его голос шепчет, что "Метавселенная" – не реальность и даже не её копия, а симулякр симулякра, тень, отбрасываемая тенью, где человек теряет себя в миражах, что давно забыли свой исток.
В "Симулякрах и симуляции" Бодрийяр описал мир, где знаки оторвались от реальности, став самостоятельной силой. Реальность, говорил он, проходит три стадии: сначала знак указывает на неё, затем искажает её, и наконец заменяет её полностью, становясь симулякром – копией без оригинала. Гиперреальность – это итог: царство, где нет истины, только образы, что питаются сами собой. Заратустра, спустившись с гор, мог бы узнать этот процесс: его сверхчеловек требовал подлинности бытия, но мир нищепанка подменил бытие отражениями, где ветряки символизируют не энергию, а "зелёную" мечту, а угольные ТЭС – не труд, а иллюзию стабильности.