Иван Константинович, наш мудрый восьмилетний император, сидел в центре. Его худенькие плечи едва виднелись за голограммами имперских архивов, чьи страницы хранили больше информации, чем любой электронный банк данных. Рядом с ним сидел Густав Адольфович Гинце, седой и сутулый, который в это время водил своим пальцем по карте сектора, шепча что-то себе под нос.
Лейтенант Рубан, старший помощник Пападакиса, застыл в углу с пылающим лицом, нервно теребя край мундира. Он сливался со стеной, как хамелеон, избегающий внимания хищников.
– Ваше Величество, вы опять в своих книгах? – Таисия шагнула к брату, и её голос смягчился, обнажая ту часть души, которую она скрывала от остальных. Она взъерошила его русые волосы, закрывавшие слишком серьезное для ребенка лицо.
– Я с Густавом Адольфовичем карты смотрел, Тасенька, – отозвался Иван, подняв голову. Его бледное лицо озарилось улыбкой, а глаза блестели, яркие, полные любопытства. – Там столько всего, ты себе не представляешь!
В его голосе звучало детское восхищение – чистое, незамутненное, свойственное тем, кто ещё не научился скрывать эмоции.
– Это точно – не представляю… Всё равно поешь сначала, – она легко коснулась его макушки, и мальчик кивнул, нехотя оторвавшись от голограммы, которую разглядывал с таким напряжением, словно в ней скрывалась какая-то тайна или путь к сокровищам.
В словах Таисии звучала теплая забота, особый тон для детей, оказавшихся в центре взрослых проблем. Свет сейчас падал на её лицо, смягчая черты и превращая столовую в островок уюта посреди космической пустоты.
– Лейтенант, а вы что стоите? – посмотрел я на хлопающего глазами и по-прежнему стоящему в углу Рубана, – присоединяйтесь к нам…
– А я ему курицу положу! – оживился Иван, хватая блюдо с решимостью, словно командовал эскадрой перед сражением. Он развернулся к Рубану, неподвижному, как часовой, и торжественно протянул дымящуюся тарелку. – Вот, берите, господин лейтенант и еште! Это приказ!
Глаза мальчика сверкнули озорством – он наслаждался возможностью командовать взрослыми, особенно сейчас, когда его трон был так далеко.
Рубан подскочил с такой поспешностью, что едва не опрокинул стол. Он вытянулся в струну, и его руки, больше привыкшие к джойстикам управления и винтовке, дрожали, пока император лично накладывал ему еду. Я перехватил взгляд Таси – в её глазах плясали искорки веселья, и мы оба не сдержали тихого смеха, прозвучавшего неожиданно громко.