Последние слова она говорила не ему – себе, и что-то в ее сердце им отвечало.
Он плакал вчера, плакал сегодня, – глядя на то, как плачут другие, но не очень-то понимая, с чего это они. Странная игра – положить человека спать в каменную кровать. Закрыть сверху.
– А? – Кларинка спала чутко. – Вы чего, барич? Не спится? Водички? Яблочка?
– Не… Спи, Кларинка.
Мальчик очень хотел, чтобы она заснула, – так и вышло: девушка снова закрыла глаза. У него часто получалось сделать так, как он хотел. Хотя и не со всеми: мама была слишком сильной и упорной, а отец – его было просто жалко, потому что он и так был сломанным где-то внутри, под своими латами. Маме почему-то было его то жаль, то противно смотреть.
Мальчик открыл дверь, вышел в коридор и побрел к лестнице, – а дальше вниз, вниз и еще вниз. Было светло и совсем не страшно, – чего тут пугаться, он шел к маме, а это его дом. Тут родился он, тут родились папа, тетушка, дядя. И старый дедушка, который всякий раз подмигивает ему с портрета, и тетка, что живет в стене, и маленькие хромотинки, что шмыгают над головой или под ногами и смеются, и ласточки под козырьком крыши, и мышата, которые спят в гнезде из старых чулок.
Часовня, и роза на полу теперь белая с серебром. Лунная. Совсем по-другому звучит. Здесь все еще пахнет цветами, хотя цветов уже нет, – сладкие запахи попрятались по углам, а горькие вьются со сквозняками. Три маленькие полупрозрачные женщины молятся в уголке: молодая, постарше и совсем старая. Старая оборачивается и кивает ему, у нее красная полоса поперек шеи. Она помнит, что когда-то у нее болели колени, зато сейчас не болят, хотя пол здесь жесткий и холодный. Мальчик вежливо наклоняет голову в ответ.
Дальше еще один коридор, ступеньки вниз – и на месте. Мама. В-а-н-д-а. Ее красиво зовут, почти как Кларинку. Буквы на камне – его всегда хвалили, что он так рано начал читать. Камень тяжелый, не сдвинуть, даже если попытаться толкнуть думой: пустое дело, только голова заболит. Мало сил, он еще не взрослый. Надо сказать отцу и тетушке, чего он хочет. Они поймут и послушают его, и откроют эту плиту.
Ей не холодно, нет. И не голодно. И дышать не сложно, вовсе нет. Разве что пить хочется и рукой не пошевелить и… ей страшно и одиноко, как было в часовне? Нет, он не чувствовал ничего, впрочем… Так уже было – и проходило, только гораздо быстрее. «Мааам?» – мальчик мысленно потянулся туда, под камень…