Эти слова отзывались в сердцах людей, уставших от неопределённости.
Теперь Пётр Валайков был не просто жёстким генералом, но и главой самой важной республики в Союзе. Его кабинет в Припиксе, обставленный минималистично, стал центром новых решений, которые касались всей страны.
Каждое его действие было тщательно продумано. В начале своего правления он занялся укреплением армии. Военные бюджеты были увеличены, учебные лагеря стали работать круглосуточно. В это же время он начал создавать свою личную гвардию – подразделение, подчинявшееся только ему. Валайков не скрывал своих амбиций. Для него ФСРД была лишь ступенью к более высокой цели.
«Бобровский Союз нуждается в сильном лидере,» – говорил он своим приближённым. «Мазиров слишком мягкий. Люди уважают его, но они не боятся. А без страха порядок невозможен.»
14 апреля 2009 года.
Цитадель Припикса в этот день выглядела как обычно: массивные стены, украшенные гербами Союза, казались нерушимыми, а длинные коридоры с высокими потолками напоминали о величии, которое некогда здесь рождалось. Дежурные охранники стояли на постах, лениво переговариваясь между собой. Казалось, ничего не предвещало беды.
По центральному коридору уверенной походкой шёл Пётр Васильевич Валайков. Его высокую фигуру, одетую в офицерский китель, невозможно было не заметить. Он двигался с решимостью, не обращая внимания на тех, кто останавливался и отдавал честь.
«Здравия желаю, генерал Валайков!» – выкрикнул один из охранников, вытянувшись по стойке «смирно».
«Тихо. Помалкивай,» – коротко бросил Пётр, даже не замедлив шага.
Охранник растерянно замер. Остальные переглянулись, но никто не осмелился сказать ни слова. Все знали, что человек, идущий по коридору, был не просто канцлером ФСРД, но и тем, кто мог заставить замолчать любого.
Под своим кителем Валайков спрятал пистолет. Он готовился к этому дню с холодной точностью. Его план был прост: Мазиров должен покинуть свой пост немедленно.
В это время Фёдор Иванович Мазиров сидел за своим столом. Кабинет был тихим, свет настольной лампы мягко освещал груду документов, над которыми он склонился. На его лице застыла смесь усталости и решимости. Он прекрасно знал, что этот день станет поворотным.
На стене напротив висела карта Бобровского Союза. Её границы, которые он когда-то помог провести, теперь казались ему линиями, разделяющими народы, а не объединяющими их.