Еще тетрадь, еще. Вот за первый класс. Арифметика.
Старательные каракули.
Она вспомнила вдруг, как один раз не смогла красиво написать правописание, и мать предложила помочь – взялась стереть ее каракулю, чтобы она затем, поверх стертого, написала красивее.
Перед ее глазами живо встала та картинка: неярко освещенная комната, темнота зимнего вечера за окном; догорающий огонь в печи, тихое потрескивание угольков; девочка и ее мать сидят за небольшим квадратным столом друг напротив друга; мать сосредоточенно трет розовым ластиком по одному и тому же месту на тетрадной страничке в клетку, а девочка напряженно, затаив дыхание, смотрит на это самое место и на ластик, двигающийся по бумаге; она видит, что след от написанной ею каракули становится все бледнее, но и бумага в этом месте становится все прозрачнее; девочка от волнения встает на стуле на колени, ложится грудью на стол, чтобы ближе видеть листок тетради, и сердце ее начинает стучать и стучит все сильнее и сильнее, пока мать трет; наконец, мама произносит: «Лучше не получится», – и пододвигает тетрадь совсем близко к девочке; та уже с ужасом смотрит на испорченный лист, явно свидетельствующий о попытке стереть написанное, и окончательно понимает, что учительница, увидев это, сразу обо всем догадается и подумает на нее, на девочку! а как она, девочка, любит свою первую учительницу Марию Анисимовну! как же она хочет быть прилежной и старательной, хорошей девочкой в ее глазах! Мария Анисимовна такая добрая и понимающая! так как же теперь она посмотрит своей учительнице в глаза!!!; девочка чувствует, как горло сдавливает, как глаза начинают наполняться слезами, и, медленно подняв их на мать, она шепчет одними губами: «Ты же говорила, что не заметно будет… Ты же сама предложила…!» – последние слова девочка уже кричит, требовательно, не умея скрыть отчаяния и не справившись с прорвавшимся рыданием; матери неловко, девочка чувствует это, но никаких сетований на свою оплошность – она лишь пожимает плечами и как-то свысока говорит: «Подумаешь! Перепиши все снова в чистую тетрадь»; девочка в отчаянии – ведь Мария Анисимовна спросит, почему тетрадь новая, и ей все равно придется что-то соврать учительнице…
Сейчас уже не вспомнить, чем кончилась та история. Зато она хорошо помнит, что тогда твердо решила, что больше никогда от матери никакой помощи, которую та сама когда-либо будет предлагать ей, не примет. Но то, как все-таки виновато чувствовала себя тогда мама, как все же пыталась затем успокоить ее, девочку, объединило их. Объединило. Тогда…