Мадам Жаккард, отказываясь покачала головой:
– Исключено. Констебли уйдут только после того, как перевернут всю «Лилию» и удостоверятся в вашем отсутствии. Я нужна девочкам. – Мелиса расправила плечи, возвращая себе уверенный вид. – А вам действительно стоит поспешить. Пока от особняка осталось хоть что-то.
– Прости меня… – выдохнул Мир, обнимая женщину свободной рукой. Его хватка на моем запястье начала причинять физическое неудобство, но я сжала зубы, рассудив, что сейчас возможно единственный шанс вырваться из этих стен, а они уже успели пойти трещинами в нескольких местах.
Мадам отстранилась от северянина первой, указывая на меня рукой с поблескивающими в подбирающемся к нам пламени камнями в массивных перстнях.
– Медди, пойдем, нам стоит выйти к констеблям и собрать всех девочек в саду. Я долж…
– Она пойдет с нами, – перебил Мир.
– Но…
– Мелиса, это не обсуждается, – отрезал Мир.
Со двора вновь раздался голос констебля, призывающий сдать мятежников. Мелиса поморщилась, сжимая виски. От глаз женщины разошлась сеточка глубоких морщин, и я впервые за все время, что была с ней знакома, задумалась о ее возрасте. Эта женщина казалась несгибаемым древом, властвуя в своем маленьком государстве среди шелка и услад, однако в глазах Мелисы Жаккард отражался груз всех тех лет, которые прошли в ее жизни.
– Ну, раз ты так решил, – прошептала она.
Засуетившись, она поманила нас к дверям одного из подсобных помещений. Северяне, не споря и не тратя более времени, последовали за ней, ведя меня следом.
Благодаря показанному потайному выходу из «Солнечной Лилии» мы выбрались в ту часть сада, что вела в узкий переулок, а после уже продолжили свое бегство в сторону причала.
Но я не могла выкинуть из головы Алексу. Тот единственный, последний взгляд подруги, мимо которой мы пронеслись к лазу, спрятанному за кустами самшита, приходил ко мне во всех снах после той ночи. Я оставила ее. Их всех. И это грызло меня, осев на совести тяжелыми когтями, словно Лумус, тоже оставшийся в том огненном безумии сжимал мое сердце, напоминая о невольном предательстве тех, кто стал мне подобием семьи на те короткие месяцы моего прибывания в особняке мадам.
Мир прав. Где же была моя храбрость в Камю, когда я неслась вслед за ним к свободе, не оглядываясь назад? И смогу ли я когда-нибудь простить себе ту слабость? Одно я знала точно – та ночь изменила меня, закалив окончательно. Больше я не буду молча прятаться, я должна действовать.