Арсеньев нахмурился, потёр пальцами переносицу и отвернулся к окну.
– Неужели совсем ничего нельзя было сделать? – тихо спросила Софья, искренне сочувствуя ему.
Василий Иванович махнул рукой. Долго молчал, словно решал, стоит ли говорить дальше.
– Нужно было находиться рядом. В её пятнадцать. В восемнадцать… А я был глух и слеп. И амбициозен. Слишком много работал, чтобы обеспечить всех, а в итоге потерял самое важное. Сам того не заметил, как стал ей чужим. А она – чужой мне.
Софья внимательно посмотрела на него.
– Но почему же вы совсем перестали с ней общаться? Разве можно вычеркнуть своего ребёнка из жизни? Вот мне Бог не дал…
Арсеньев тяжело вздохнул и отвёл взгляд, словно прятался не только от Софьи, но и от собственных мыслей. Затем снова добавил вина в бокалы.
– Был у неё момент просветления, когда переехала ко мне в московскую квартиру. По выставкам её водил, в театры. Она даже рисовать начала. Но затем опять встретила кого-то из старой компании… мужчину. Сорвалась. Вернулась к бабушке с дедушкой, там на многое закрывали глаза. Однажды пришла ко мне за деньгами. Сказала: «очень надо». Я отказал. Понимал, на что они ей нужны. Тогда она произнесла ужасные слова… – Арсеньев осёкся, сжал челюсти, а потом всё-таки выдавил из себя, – она сказала, что это я убил её мать. Что если бы я не был таким эгоистом и не заставлял её рожать, то мать была бы жива. После этого я не захотел больше видеть её.
В комнате повисла тишина. У Софьи внутри сжалось и похолодело. Нет, не сердце, а в области живота и ниже.
– И что потом? Что с ней сейчас?
– Я не знаю… Не хочу знать. Дочь вычеркнула меня, а я вычеркнул её.
Софья задумчиво смотрела на Арсеньева. Она чувствовала, что он что-то недоговаривает. А если учесть вчерашний визит незнакомки в «Волжские просторы» на его машине, то можно сказать, что он не просто недоговаривает, а откровенно лжёт. Лжёт даже и не Софье, а самому себе.
– Но вы всё равно переживаете за неё, – продолжила она. – Я вижу это по вашим глазам.
Да, Софья хотела выжать из этого разговора всё возможное насчёт женщины из «Лексуса».
Василий Иванович глубоко вздохнул и потёр лицо руками.
– Да, переживаю, – признался он, – но ничего не могу сделать. Не знаю, где она и что с ней. Просто надеюсь, что жива и здорова. Я всё ещё хочу помнить её такой, какой она была когда-то – молодой, красивой, талантливой…