Осиновый человек - страница 8

Шрифт
Интервал


Пожалуй, любимым местом Нади было крыльцо. Оно отзывчиво скрипело под ногами, особенно когда папа поднимался на него тяжёлыми шагами. На ступеньках всегда лежал старый половик, серый от времени и от пыли, но мама каждый месяц стирала его, и он снова становился пусть не ярким, но хотя бы самую малость цветастым, хоть и ненадолго. Надя любила сидеть на крыльце летними вечерами, когда солнце клонилось к лесу, и воздух наполнялся ароматом трав и земли. Ветерок, лёгкий и ласковый, играл волосами; где-то в отдалении ржали лошади, с речушки, постепенно становящейся озером-копытом, доносился гомон, пели лягушки, а Надя, отмахиваясь от комаров, следила за закатом, окрашивающим верхушки сосен в багрянец.

Дома пахло всегда по-особенному.

Летом – свежестью и травами, потому что мама сушила травы, развешивая пучки на кухне. Став старше, Надя ходила за порученными травами одна, окунаясь в мир растений: змеистошкурые плауны, нитки ужовников, виноградистые гроздовники, кочедыжники, пузырники, скрытокучницы, костенцы, фегоптерисы, щитовники, многорядники, многоножки (нет, не членистоногие), орляки и сальвинии; белые каймой, розовые нутром сусаки, утопшие по берегам стрелолисты, ощетинившиеся ежи, тонкостанные костеры, похожие на ожерелье купены душистые, звёздочки гусиных луков, чашечки белокрыльников; розовые-красные-багряные-мясные гвоздики, пыльцеголовники, дремлики, венерины башмачки, пальчатокоренники, горицветы, горцы, борцы, воронцы, прострелы, пионы, астрагалы, эспарцеты, чины, герани; жёлтые калужницы, купальницы, чистяки, лютики, адонисы, свербиги, кубышки, очитки, родиолы, чистотелы, лапчатки, караганы, зверобои, солнцецветы, первоцветы; белые дремы, смолёвки, ветреницы, чесночницы, кувшинки, камнеломки, белозоры, дриады, таволги; синие мордовники и васильки – что она только ни собирала, проводя светлые дни на воздухе. А неизменно к концу лета мама разливала по стареньким, с переклеенными многократно наклейками и следами застаревшего клея, стеклянным банкам варенье, а Надя старательно подписывала по-детски кривым почерком: вот тут яблочное, там – смородиновое, а здесь – крыжовниковое. Через занавески пробивалось ещё тёплое солнце, играло бликами, но стоило отвлечься, как мама журила ласково.

Зимой – хлебом и печью, потому что мама пекла пироги с яблоками из их скромного сада; Надя помнила, как заходила в дом с мороза, и тепло обволакивало одеялом – она стаскивала валенки и бежала, шлёпая влажными носками, греться, а после – и пить, сдувая вьющийся пар, горячий чай с вареньем на маленькой кухоньке, где едва умещался тяжёлый стол, вечно накрытый одной и той же клеёнкой в мелкий цветочек, выгоревшей на солнце. Надя любила сидеть за этим столом, особенно по утрам, когда солнце пробивалось через занавески и играло бликами на стенке старого буфета. Она помнила, как мама наливала чай из самовара, папа резал хлеб, а бабушка мазала на него варенье. Они пили и ели молча, но это было хорошее молчание.