«А как она там?» – беспокоился взамен Илья Максимович, шагая сквозь сугробы широким шагом акробата до работы. Здесь трудно найти целёхонькое, чисто место, где можно пройти целым и невредимым. Снег это полбеды, а вот улица, стоящая вплотную к реке, покрыта коркой льда и окна больницы выглядывают прямо на лёд Ангары – неверный шаг и ты в палате у коллеги с переломом. А Ангара знай себе ещё и поскрипывает угрожающе во время ветра, дразнится выпустить спящую под коркой льда воду прямо под ноги.
Нет, Иркутск – город спокойный днём и таинственный ночью. Вечерами, когда на улицах затухали первые городские электрические фонари, в дом Ромма приходили друзья-революционеры, – вели шёпотом разговоры о перестройке старого мира на новый, а днём Иркутск был ничем не хуже Петербурга: в городском театре играл оркестр, на витринах выставлялись платья французского шика, книжная лавка хвасталась новинками сибирских издательств, рядом шла торговля расписным фарфором. Человеку, знавшему глубь Сибири по мифам и легендам каторжных да торговцев, было невдомёк, что можно было найти в этом местечке, которое и городом трудно назвать? Тихую красоту жизни. «Сейчас откроем с товарищами подпольную типографию, начнём выпускать газету, люди прозреют, что мир может быть другим и…» – бывало, мечтательно, затягивал любимую песню Илья Максимович, а Терезия про себя знала, что дело это хорошее, вот только следят за мужем денно и нощно, грозят отослать ещё глубже – в Якутию. Вольнодумство до добра не доводит. Уже на последнем месяце беременности она для себя решила – чуть что, встанет за супруга горой. Ведь где-то здесь, неподалёку, за своих любезных да распрекрасных горой стояли много лет назад прекрасные женщины своей эпохи.
И эта самоотверженность без оглядки на положение. Женщина в России совсем как поэт – больше, чем женщина.
Скинув с себя поношенный полушубок, не успел Илья Максимович зайти за порог больницы, как тут же дверь тяжело грохнула прямо ему в спину от ветра. Калитка больницы скрипела, напоминая детский плач. Ромм застыл, прислушиваясь. Его румяное от холода лицо просияло внезапным счастьем. Ещё ведь вчера эта калитка при точно такой же погоде молчала и даже не постукивала, а теперь плачь. Безостановочный, почти весёлый. Нежное отцовское тепло разлилось по сердцу, голову чуть вскружило от радости. Почувствовал. Родился. Ещё один сын из рода Ромм. Такое ощущение бывает только при рождении ребёнка, когда человек резко, без причины понимает – свершение чего-то великого витает в воздухе, и каждый звук становится предзнаменованием.