Даже сейчас я залюбовалась его точеным профилем, черными пронзительными глазами, губами, будто вырезанными из мрамора самим Микеланджело. Красота – это когда нет ничего лишнего. И в лице Кабира не было ни одной лишней или неправильной черты. Гутра* скрывала его волосы, но я помнила какие они. Черные, густые, шелковистые. Я один раз дотронулась до них, один раз провела по ним кончиками пальцев, но помнила до сих пор. Спустя два года и целую жизнь. Я привыкла видеть его в безупречном дорогом черном костюме и черной рубашке, подчерчивавших стройное, поджарое тело, но и кондура* не скрывала его грациозной, мужской красоты.
Эмир Сетифа занимался тренировкой нового сокола, охота была одним из его любимых развлечений. В России отец несколько раз вывозил Кабира бить кабанов и птицу. Я любила животных и никогда не ела добытое на охоте мясо, но почему-то в отношении Кабира мои принципы давали сбой. И его увлечение охотой завораживало, как и все в нем. Мне было шестнадцать, и я без ума влюбилась в человека, который год спустя убьет моего отца и выстрелит мне в сердце, отнимет все у моей семьи, оставив нас с мамой нищими.
Я навела резкость на бинокле. Иван прав, охраны слишком много. Даже удачный выстрел из винтовки может обернуться для нас гибелью. Пять машин сопровождения, человек двадцать по периметру с автоматами и пистолетами. Двадцать одетых в черное мужчин с лицами, закрытыми куфиями, белыми в красную клетку, навевавшими ассоциации с террористами. Преданные слуги Эмира, готовые отдать за него жизнь и растерзать любого, кто попробует причинить владыке вред. Мы же не просто хотели навредить, мы пришли, чтобы Кабир ибн Омар аль-Сетифа жизнью расплатился за смерть моего отца.
Птица с пронзительным криком спикировала с неба, Кабир ловко поймал ее на кожаную перчатку. Каждое его движение было выверенным, четким. Он передал сокола слуге и что-то приказал сопровождавшим его людям. Слишком далеко и неслышно. Пора, если стрелять, то сейчас, иначе будет поздно. В столице к нему подобраться невозможно, здание компании и дворец, где он жил, охраняли как военные форты.
– Стреляй, – сказала Ивану и отвела бинокль от глаз, я мечтала увидеть Кабира мертвым у своих ног, но не хотела смотреть, как оборвется его жизнь, боялась, что старое чувство вернется, что мое глупое девичье сердце воспротивится.