Москвичка - страница 5

Но в один из весенних дней я вышла во двор в плаще небесно-голубого цвета и желтых японских сапожках. Важно, не дыша и не спеша, я прошла мимо ребят, стараясь не уронить королевский статус.

Дворовая команда сначала остолбенела, а потом наградила меня воплями: «Мадама Тю-лю-лю, объелась киселю! Явилась, не запылилась!»

Смутившись, покрасовавшись минуту-другую, я крикнула своей ватаге: «Вперед!», – и мы побежали, куда глаза глядят.

А глаза у нас глядели в сторону стройки, где работала бетономешалка, и рабочие уже залили небольшую площадку. Мы быстро сообразили, что можем оставить «навечно» свой след на земле, и сунули в жидкий бетон руки. Отличный результат! Очередь была за реальными следами. Я, недолго думая, шагнула в бетон! Теперь можно и вернуться. Но он не захотел меня отпустить.

Колесо событий стремительно закрутилось. Сначала я в бетон села (прощай, голубенький плащик), затем выдернула одну ногу вместе с сапогом, потом вторую, но уже без сапога. Парни даже не засмеялись. Глаза у них были полны горя.

Домой идти не хотелось не только мне. Но нашелся смельчак, пошёл и привел моего отца. Папа пришел с топором. Надеялся, наверное, вырубить сапог. Но не сложилось.

Так на века в этой бетонной площадке остался мой след: японский желтый резиновый сапог.

А дома?.. Дома даже никто не удивился…

Как у всех у меня были две бабушки. С одной я жила – это бабушка-будни, а к другой ездила в гости, это бабушка-праздник. Вернее даже не праздник, а любовь.

Она любила весь род человеческий скопом, не разделяя людей на хороших и плохих, красивых и не очень. Люди на нашей планете, по ее разумению, были сплошь хорошие, красивые, добрые. О ком бы она ни говорила, всегда прибавляла: «Хороший человек, дай Бог ему здоровья».

После революции она осталась сиротой. Семилеткой вместе с сестрой бродяжничала, пока не попала в детский дом. Как сейчас сказали бы эстетической направленности. Музыка, пение, танцы, французский язык. Вот такое было чудо в послереволюционной Москве. Бабушка рассказывала, что к ним приезжала Айседора Дункан, показывала мастер-класс и отбирала способных девочек в свою школу, говорила, что ее танец был похож на колдовство. Но я отвлеклась.

Поездка в гости к ней была сродни походу в зоопарк, театр или цирк, то есть для меня, ребенка, сплошное счастье. Меня тискали, целовали, обнимали, разрешали играть во всякие необычные вещи, ходить в гости к соседям. Любовь лилась на меня Ниагарским водопадом.