Боль началась с кончиков пальцев. Кожа лопалась, выпуская белые нити, липкие и горячие, как расплавленный пластик. Они оплетали его, сдирая плоть лоскутами, которые падали на пол, шлепаясь, как мокрая бумага. Ребра треснули, превращаясь в челнок, разматывающий кишки в пряжу. Юки закричал, но голос рассыпался на шепотки, вплетенные в шелк. Его последняя мысль: «Теперь зеркала будут врать красивее».
Слепой массажист нашел у двери клубок шелка. Когда он потянул за нить, ткань запела колыбельную, которую Юки напевал сестре в те ночи, когда отец бил его за «женские» жесты. В узорах он увидел:
Подземную мастерскую, где кицунэ с девятью хвостами ткала кимоно на станке из человеческих костей. Нити Юки вплетались в узор, образуя иероглиф «лгун». Её хвосты били в барабаны, обтянутые кожей прошлых работников, выбивая ритм: «Еще один. Еще один. Еще…»
На полке «Фудзитори» появился рулон шелка. Этикетка гласила: «Шёлковый кокон. Обернись – и мир примет твою ложь. Но каждую полночь нити будут впиваться в ребра, напоминая, кем ты был».
На мосту через Мандзай-гава девушка в юкате из перламутра подняла монету с дыркой. В отверстии мерцал зрачок Юки. Девушка отвела взгляд на голубую гладь, её тень на воде не имела лица.
Глава 4: «Флейта из тишины»
Дождь в Токио струился не каплями, а звуками, которые Акио мог лишь «чувствовать» – вибрациями, проникающими сквозь подошвы, дрожью в кончиках пальцев, холодными иглами под кожей. Он стоял под навесом станции Уэно, где афиши концертов, облезлые от времени, шелестели, как молитвы. Его пальцы сжимали сякухати – бамбуковую флейту деда, гладкую от десятилетий прикосновений. Но она молчала. Всегда. Даже ветер, рвущийся сквозь её отверстия, не издавал ни звука. В кармане жгло смятое объявление, выдранное из телефонной будки: «Верни то, что украли демоны тишины. Фудзитори ждёт у колодца с эхэхо. Буквы оставляли на ладони шрамы, похожие на нотные знаки.
Магазин нашёл его у дренажного колодца в парке Инокасира, где вода, чёрная от теней, булькала, словно глотала последние крики утопленников. Стена, покрытая граффити с кричащими ртами, разошлась швом, обнажив фасад «Фудзитори». Вывеска была собрана из старых виниловых пластинок, их бороздки сочились смолой, стекающей вниз густыми каплями, как запёкшаяся музыка. Дверь, обитая кожей с татуировками нот, скрипнула, будто игла коснулась треснутого винила. Акио вошёл внутрь – и тишина «зазвучала».