От этого толчка Ивана понесло куда-то, закружило в густом мареве темно-синего дыма и выбросило в жуткую тьму. Такую черную тьму, чернее которой на всем белом свете не бывает. Сперва Иван просто летел в черноте, потом в руках у него неведомо как Ванька оказался и шагал с ним монах: то, проваливаясь с головой в вязкую черную грязь, то, выныривая из слякотной темноты в алое сияние.
Глава 4
Как весело звонили сегодня московские колокола. Ну, малиновый звон, не иначе. От всего сердца радовался этому звону народ. Дождались все-таки светлого дня. Радостно было на душе у москвичей. Одев лучшие праздничные одежды, шли они после заутреней службы к праздничным столам и по-доброму поздравляли встречных знакомых со светлым праздником воскресения Иисуса Христа. Знакомых было на улице великое множество, все друг друга в городе знали, потому и шли люди к накрытым столам медленно да с распухшими от добрых поцелуев губами. Всю зиму ждали они этого праздника и вот дождались. Зазвенели колокола, засияла на лицах людских радость.
Дмитрий Иванович душевно облобызал свой ближний боярский круг, добродушно позволили поцеловать руку самым важным представителям торгового люда, и любезно пригласив к себе на обеденную трапезу митрополита Пимена, важно отправился восвояси.
Простить-то митрополита за самовольство, князь ещё не простил, а обязанности исполнять дозволил, только в отместку Киприану за то, что тот смуту прошлогоднюю в Москве допустил. Не должен он был этого допускать. Что же это за митрополит такой, у которого народ бунтует. Не надежный это митрополит. Митрополит должен душу народную на много дней вперед знать. Только такой сана этого важного достоин. Только такому почет и уважение будет. А такому, какой смуту и бунт допускает, у князя веры нет и не место ему во главе митрополии русской.
– Пусть пока Пимен приходом русским поправит, – решил Дмитрий Иванович сразу по приезду к сожженной Москве. – Пусть Киприан локоток покусать попробует за недогляд свой. Пусть побесится.
Киприану за недогляд его теперь веры уж вовсе не было, крепко опростоволосился он перед князем, вот и помчали гонцы в Чухлому к опальному Пимену. Привезли того в Москву, всё как надо обустроили, да только вот все равно душа княжеская к нему не лежала. А душе-то ведь никак не прикажешь, тем более княжеской. Противен был Пимен Дмитрию Ивановичу, но раз он митрополит, то и обычаи все около него исполняться должны. Вот в угоду этим обычаям и оказался Пимен за праздничным княжеским столом.