День закончился, и охотники собрались во дворе, для неторопливой беседы с горячим – чайник только с огня снят – чаем с крепкой настойкой пополам в железных кружках. Чтобы проводить закат, только что сгоревший над шумящими вершинами, – вместе с тьмою поднялся лёгкий ветер, молодой, пробует силу, треплет кроны.
Шкет впервые был так близко – к лесу и к ночи, и здесь ему всё казалось необычным, иным – осязание, звуки и запахи, и темнота, и воздух, и потрескивание дров в костре, и негромкие разговоры охотников.
Хотя негромкие – как сказать. Стопарь, похоже, разошёлся, взяв руководство на себя, раздавая команды. Наливал, совал стаканы в руки. Блики огня, когда он наклонялся, освещали его обветренное, не первый день как небритое лицо неугомонного заводили, души всякой компании. Такому бы гитару, но Шкет знал, что Стопарь не особо умеет петь…
– Седой, дай мне вон ту… Да, вот эту хреновину, что у тебя под задницей. Делиться надо, даже бог сказал… Док, а ты подвинься, а? За двоих тут расселся… Всё бревно тебе в распоряжение, ты б на нём ещё, знаешь, инициалы выбил. Или печатку там поставил…
– Ты, может, закончишь пока разговоры и хоть чай разольёшь, – послышался голос ещё одного участника беседы – темноволосого, даже в неверном блеске костра видно было – ни ниточки седины. Говорил мужчина негромко, с лёгким эхом скрытого, придонного смешка, – так говорят люди, уверенные в себе, знающие цену своему действию и слову – и не растрачивающему их понапрасну. Знающие, что они попадают – в цель. – Может, меньше будешь болтать – и лиса, глядишь, появится, – он чуть улыбнулся, улыбка тронула неглубокие морщинки в углах глаз – но дальше не пробежала. Так трещина, змеящаяся по рыхлой земле при слабом землетрясении, останавливается, достигнув каменной стены. – А то перепугаешь нам тут всю дичь. Жена Щуку съест, если он к ней без перепелов вернётся…
– Не так я и страшен, чтоб зверьё распугать, – Стопарь тем не менее не растерялся, привычный, видимо, что не все долго выдерживают его неутомимый поток речи – а скорее водопад. – Ну, а если кто шкуру и получит – так в тебе, Снайпер, я не сомневаюсь! – он засмеялся, хлопнув себя по колену – свободной рукой, в другой держал дымящуюся кружку. Впрочем, интерес он переключил разительно быстро. – Жердь! Где ты там ходишь?! И ты ж сказал, что ружья сегодня почистишь? Твоя ведь очередь! Да и ты сам вон, гляди… как ружьё… – он не сдержал лёгкого хохотка, взглянувший на товарища, только вынырнувшего из темноты – высокого, худого, даже в мешковатых карги-штанах полностью оправдывающего свою кличку.