Сеньор Лерман тревожно заметался глазами. Э, да она вон какая штучка. Шантажистка. Что там могла замечать Рахель? Он в чём-то прокалывался? А может, и могла… Рахель совсем не дура. Что ж, придётся договариваться. Сорвалось. Ну да ладно. Найдём других, раз эта прица[79] такая щепетильная. Это даже лучше и прочнее, когда есть взаимный интерес.
– Хорошо, – сеньор Лерман повеселел. – Твой брат пусть работает. Я не против! А мы молчим, так? Ничего не было. Ничего! Так? А всё-таки жаль, – сказал он, обернувшись уже в дверях, – лучше тебя никто в этом крае не готовит рыбу-фиш. Ни одна ресторация. Так готовила моя покойная мама, да. Йэээ-эх… рыба-фиш!.. Это что-то…
Дверь за ним и его смачным причмоком тихо закрылась, а Реня так и осталась стоять перед ней. Ну вот и конец. Прощай, сытая жизнь, – Лерманы платили по иммигрантским меркам неплохо. С самого начала к этому и шло. Все эти масляные взгляды, шуточки, словно бы нечаянные прикосновения… Смешно, он воображал, будто Рахель ничего не замечает? Тут и слова никакие не нужны – похоть пана Лермана висела в доме, раскаляя его пуще солнечных здешних лучей, а бедняжка Рахель ходила по пятам, вглядывалась и изводилась, придумывая мелкие уколы. Нет, жалеть не о чем! Долой этот душный воздух, грозящий нечистым скандалом каждую минуту. Жизнь сытая, но – совсем не спокойная. Да что и как жалеть, о чём? Неужто можно жить так, как нашёптывал тут Лерман, против всех законов человеческих и божеских? А с виду кажется таким приличным паном… Реня перекрестилась.
Стасю про Лермана, конечно, надо промолчать. Свалить всё на Лерманиху, её придирки. Сказать, что надоело быть в подчинении, и это, собственно, так и есть: дома, пока родители были живы, жили небогато – земли всего клочок, но отец работал на кирпичной фабрике пана Жабы, и своё хозяйство держали, никому не кланяясь. Не привыкла она глядеть в рот хозяевам за гро́ши[80]. Реня задумчиво сняла с себя и стала складывать крахмальный белый фартук.
– Реня, Реня! – донёсся из глубины дома пронзительный голос сеньоры Рахель. Ну вот и она, легка на помине, что там ещё?
– Иду! – крикнула Реня и пошла на зов.
Сеньора Рахель почему-то забралась с ногами на мягкий диван гостиной и, прижав руки к полной груди, стояла там столбиком, – ровно как и я сама в передней минут десять назад, подумала Реня. Лерману мало обнимать жену? Разве я лучше неё? Вон какая складная, широкобёдрая, ещё ярка, гладка и румяна, волос на голове целый кудрявый стог, пухлые губы в обрамлении крохотных усиков всегда розово-влажны, словно она их поминутно облизывает…