– Здравствуй, Филипп, – поздоровался с ним пожилой человек, одетый в дорогой серый костюм. Из нагрудного кармана у него выглядывали часы на золотой цепочке. Одно из стекол пенсне треснуто.
– Добрый день, сэр, – без особой радости в голосе ответил мужчина. – Я получил ваше письмо. Зачем вы хотели меня видеть?
– Август и Ролан несколько месяцев подряд писали мне. Просили найти тебя. Они переживают.
– Сэр, я не хочу сейчас об этом говорить. Многое случилось после окончания академии…
– Мне известно твое нынешнее положение и я очень сожалею, что направил тебя в ту горячую точку. Я виноват, прости....
– Господин директор, – Филипп поспешил прервать этот поток извинений, – что случилось, то случилось. Я не могу изменить своего прошлого. А братья… Не хочу, чтобы они знали и потом жалели меня.
– Филипп, мой мальчик… Они уже знают.
Молодой оборотень резко обернулся и впился глазами в бывшего учителя:
– Зачем вы рассказали?! Вы же их знаете: теперь эта безумная парочка будет искать способы как мне помочь, захотят всегда быть рядом… – его затрясло от гнева. В глазах заблестел животный огонек, – а я этого не хочу!
Казалось, сейчас он даст волю своим эмоциям, своей злости, которая нарастала с каждым днем, и станет крушить все вокруг. Директор это понимал, но ничего не говорил. Пусть Филипп выпустит пар. Через минуту молодой человек перестал яростно вдыхать слегка запертый воздух и опустился в кресло перед директорским столом. Его учитель прошел к шкафу со стеклянными дверцами и извлек оттуда бутылку вина.
– Пей, – это был почти приказ.
Филипп послушно взял бокал и отпил немного. Но вкуса напитка так и не ощутил: все в этой жизни потеряло для него вкус, цвет и запах.
– Ты всегда был примером стойкости и силы. Ты говорил, что в любой, даже самой сложной ситуации важно оставаться человеком. Помнится многие студенты брали с тебя пример. И что теперь я вижу перед собой? Ты – молодой, перспективный, не лишенный дарований парень…
– Представьте себя на моем месте, – с горечью проговорил Филипп. – Вы не представляете, каково это: бояться лунного света и одновременно ненавидеть его. А уязвимость воли в момент превращения… – он на удивление спокойно поставил пустой бокал на стол. – Я ненавижу себя за эту… беспомощность.
Настенные часы пробили десять часов вечера.