Наоко стояла одна в доме своей бабушки, где каждый скрип половиц отдавался эхом в тяжелой тишине. Она провела пальцами по пыльной поверхности деревянного стола, который когда-то был центром бесчисленных чайных церемоний и семейных посиделок. Теперь оно дремало, как будто само время отвернулось от этого места. Она оглядела темную комнату, ее взгляд упал на небольшую стопку свитков, аккуратно перевязанных выцветшими шелковыми лентами. Каждый свиток, казалось, взывает к ней, нашептывая обещания скрытого прошлого. Рядом лежал старый бабушкин набор для каллиграфии: кисти с щетиной, изношенной за годы осторожных мазков, и древние чернильницы, потрескавшиеся от времени и заброшенности.
Она села перед ними, чувствуя тяжесть свитков в своих руках. Ее бабушка всегда настаивала на сохранении семейной истории, наполняя юный разум Наоко историями о традициях и долге. Она часто говорила о «проклятии», которое преследовало их родословную – историю, которую Наоко отвергла как суеверие. Но здесь, сидя одна в мрачной тишине, она почувствовала вес этих слов с новой ясностью. Предостережения ее бабушки словно ожили, окутав комнату аурой невысказанной печали.
Когда Наоко развязала ленту первого свитка, донесся слабый запах чернил и испачканной временем бумаги, наполнив ее чувством благоговения и страха. Ее пальцы слегка дрожали, когда она развернула пергамент, обнажив тщательно написанные кандзи, каждый иероглиф был сформирован с точностью и целеустремленностью. Почерк был красивым, обдуманным, и хотя чернила выцвели, истории, выгравированные в свитке, пульсировали собственной жизнью. С каждым прочитанным словом внутри нее начинало шевелиться беспокойство, ощущение, что она не одна.
Первый свиток содержал семейные записи, насчитывающие сотни лет, ряд имен и дат, подробно описывающих историю опеки. Согласно свитку, ее предки были защитниками священной земли, на которых была возложена задача присматривать за давно ушедшими духами. Это была не просто ответственность; это была обязательная клятва, вплетенная в их кровь и передающаяся из поколения в поколение. Пока она читала, Наоко почувствовала, как холодный груз лег на ее плечи, как будто духи ее предков заняли свое место вокруг нее, наблюдая и ожидая, пока она поймет.
Ее бабушка никогда полностью не объясняла эту обязанность и не вдавалась в подробности о так называемом проклятии. Но чем больше Наоко читала, тем больше она чувствовала, что это было не проклятие, а скорее договор, древнее соглашение, от которого ее семья не могла уклониться. В этих писаниях рассказывалось о ритуалах, подношениях и церемониях, проводимых под бдительным оком гор, и все они были предназначены для умиротворения духов, беспокойных по причинам, утерянным во времени.