Несмотря на полицейский террор, его друзья продолжили работу на сцене, особенно младшая невестка, активистка за права женщин Танг Цзай-Юнь. Понимая, насколько тяжело китайские слоги оседают в памяти европейцев, он перевел: «Сияющее Облако».
– Сияющее Облако, – зачарованно повторила Ханна. – Сияющее Облако.
– Это работа моей юности, – сказал Нью-Ланг. От напряженной, но бесконечно ценной попытки изучить и упорядочить свою жизнь для Ханны его лоб покрылся мелкими морщинами. – Иногда она встает в памяти, как цветная пятиэтажная пагода, «Ночь в кафе», «Ночлежка», «Дядя Ваня» и «Крестьянский бунт». И то, что происходило и происходит вокруг, – лишь темные тени, отброшенные бурей нашего времени, пока мое маленькое, изящное здание стоит невредимым. Но возможно, это лишь тщеславие художника. Я часто мыслю скромнее и объективнее, и тогда мои пьесы кажутся мне мимолетными тенями, нежными пестрыми тенями на черном фоне.
– Это игра теней и пагода одновременно – подвижность и стабильность, – задумчиво сказала Ханна. – И оба сравнения настолько прекрасны, что я ослеплена.
– Да, китайская традиция красоты! – ответил Нью-Ланг. – Нам, китайским революционерам, она порой основательно надоедает. И все же… В Париже я вдруг затосковал по формулам этикета, и каллиграфии, и загнутым кверху краям крыш, и маленьким барельефам из слоновой кости, и перьям зимородка, и даже по спектаклю театра Нань-син «Пастух и ткачиха» по нашей народной легенде, основанной на феодальных традициях, – ее настолько исказили и упростили, что я в гневе ушел с середины. У меня была политически важная, но одинокая и унылая работа в Париже – мне нельзя об этом рассказывать, – а китайцы, с которыми я там общался, были в основном аполитичны и полностью ассимилированы, и предпочитали говорить по-французски, пусть и со стеклянным акцентом – маленькие французы под стеклом. Однажды я написал на скамейке в Люксембургском саду стихотворение Ван Пи-Цзы:
Падают листья – и я одинок.
Изумрудные деревья увяли под осенним ветром.
Мой взгляд устремлен сквозь голые ветви,
Но ему не увидеть далекой родины!
– Я несколько иначе представляла пребывание в Париже, – полунасмешливо сказала Ханна.
– Я тоже, – признался Нью-Ланг. – Порой я шел по Монмартру и ждал, что в любой момент встречу самую необыкновенную женщину – женщину своей мечты. Один художник сказал мне, что у него есть модель-испанка, и пообещал познакомить. Я пришел в студию, готовый исследовать всепоглощающую пламенную душу. Но пока я пытался завязать разговор, бедная девушка, действительно поразительно красивая и уставшая от бесконечной работы, внезапно уснула.