Эти колебания Агриппины, эти перемены, эти слезы доказывают не ее слабость, а слабость ее политики. Она была обманута Сеяном, который был ее злейшим врагом и всегда нападал на Тиберия, который был лишь орудием Сеяна. Хорошо заставить императора, единственного ответственного, почувствовать свою ответственность; однако при этом не следует попадать в сети его министров. Обвинять Тиберия, чтобы доверять Сеяну, было странным ослеплением. Агриппина знала, что ей легко справиться с Тиберием, и злоупотребляла этим. Одно кровавое слово удовлетворяло ее как успех и слишком утешало от последовательных неудач, которые она испытывала. Она встречает Домиция Афера, доносчика, который погубил ее кузину Лепиду. Домиций хочет уклониться от свирепой Агриппины; она делает ему знак приблизиться и произносит этот греческий стих: Ты не причина моей боли, это Агамемнон. Никогда Тиберий не получал более кровавого оскорбления, чем в тот день, когда Сеян тайно предупредил Агриппину, что Тиберий и Ливия хотят ее отравить. Новость даже не была правдоподобной, но Сеян рассчитал свой удар. Во дворце был большой пир, и Тиберий посадил рядом с собой свою мать и племянницу. Агриппина с преувеличенным отвращением отвергла все блюда. Тиберий сам выбрал фрукт, похвалил его аромат и подал ей. Она не сказала ни слова, взяла фрукт и перебросила его через плечо рабу, стоявшему за ней. Все побледнели, так как поняли ужасный смысл этой пантомимы. Тиберий не показал никакого волнения и, повернувшись к Ливии, сказал ей полушепотом: Неудивительно, если я принимаю строгие меры против женщины, которая обвиняет меня в отравлении.
Несмотря на все это, господа, я убежден, что Тиберий никогда не осмелился бы принять эти строгие меры против Агриппины. Он боялся ее, боялся огромной популярности, которая ее защищала, боялся пролить кровь божественного Августа; наконец, Ливия, достигшая крайней старости, не допустила бы бесполезного преступления; она знала, что Агриппина бессильна, и этого ей было достаточно. За ними стоял кто-то более сильный, потому что у него был твердый план. Сеян не отравил Друза, сына Тиберия, чтобы передать власть детям Германика. Напротив, нужно было уничтожить одного за другим всех их сторонников, их мать, а затем их самих, чтобы проложить путь префекту преторианцев к трону. Здесь начинаются интриги Сеяна. Два слова Тацита позволяют предположить, что он пытался соблазнить Агриппину. Он был красив, у него не было ни угрызений совести, ни скромности, он сумел подчинить себе Ливиллу, жену Друза; почему бы ему не надеяться на такой же успех у вдовы Германика? Он был обескуражен непоколебимой целомудренностью, pudicitia impenetrabili. После соблазнения самым быстрым средством был яд. Однако яд не мог проникнуть к детям Агриппины так же легко, как в дом Тиберия. Вокруг них стояла более надежная охрана, чем у императоров и фаворитов, – любовь добродетельной матери, бдительность всего хорошо подобранного дома, честные наставники, верные рабы, преданные вольноотпущенники, укрепление, которое не могли преодолеть ни хитрость, ни деньги, ни угрозы. Поэтому пришлось прибегнуть к ловушкам, которые только время могло сделать успешными. Одним из способов погубить Агриппину, и Сеян использовал его с редкой ловкостью, было возбуждение ее вспыльчивого характера, выведение ее из всяких границ, втягивание ее в серию ошибок с помощью коварных советов или скрытых провокаций. В то же время Сеян разжигал ненависть великой Ливии, возбуждал ревность Ливиллы, его сообщницы, которая хотела однажды править вместе с ним; он усиливал страх Тиберия, повторяя ему слова Агриппины, показывая ему повсюду заговорщиков, повсюду приготовления к гражданской войне, повсюду опасность для него самого и для империи. Возможно, это он подсказал понтификам идею обратиться к богам с публичными молитвами за сыновей Германика. Тиберий, возмущенный, немедленно вызвал коллегию понтификов, которые, к счастью для них, почти все были связаны с императорской семьей, написал жалобу в сенат и не сомневался, что это конец. Агриппина, которая своими мольбами или угрозами добилась для своих детей привилегии, предназначенной императорам.