Единственный армейский запрет, который я не нарушал, был не пить спиртного. И то, не потому что мне не хотелось, а потому что я сам себе вбил в голову мысль, что «в армии – ни-ни».
***
Ещё в самом начале службы на построении командир спросил, кто что умеет. Я ответил, что хорошо рисую. После этого признания я, может быть, и стал в некотором отношении чувствовать себя лайтово, но в целом оно мне стоило острых и негативных высказываний в мой адрес от одного из дедов, который при любом удобном случае называл меня «шестёркой», потому что я почти всё время сидел в кабинете и рисовал или писал.
Хоть многие удивлялись тому, что нёс этот «старик», зная и общаясь со мной, я был настолько подавлен, что через несколько месяцев службы я уже жалел о своём признании. В ответ на «шестёрку» мне всегда хотелось кричать и оправдываться: «Ребята! Не верьте ему! Я не такой, честно! Я никого не сдаю!». Да, это было мрачно.
А ещё была ситуация, когда меня начал шантажировать лейтенант или старший лейтенант – плохо помню звание, но хорошо запомнил его, простите мне мой русский, сволочность и ублюдочность. Однажды, когда мы сидели в одном кабинете, он сказал мне выйти посмотреть, кто лежит на кроватях (это было запрещено), и доложить ему. На мой отказ он стал угрожать, что пустит по роте слух, что я всех сдаю. Я ответил, что мне всё равно на то, какие слухи он станет распускать обо мне, и ничего ему говорить не стал.
Может, мои слова и выглядели уверенно, но в душе у меня было негодование и – опять же – крик самому себе и всем вокруг о том, что я не такой, я не «шестёрка».
***
Также после моего признания об умении рисовать ко мне стояла очередь из дедов на роспись и оформление дембельских альбомов. И тут сразу вспоминаю поговорку: сапожник без сапог. Я сделал альбомы всем, кто хотел, но только не себе. Может, мне не так важно было сохранить в таком ключе память об армии, а может, уже в горле они все стояли настолько, что вызывали рвотный рефлекс.
Занимаясь альбомами, я находился иногда в более выгодных условиях, чем мои сослуживцы, но, как ни странно, вопреки моим ожиданиям, что все от меня отвернутся, у нас были прекрасные отношения. Только одного деда моё рисование будоражило и вгоняло в злость или гнев. Хотя он меня ни разу не ударил, морально умел достать. Почему он не поднимал руку, не знаю. Может, будучи гораздо ниже меня, боялся получить сдачи.