Туман не расступался перед прохожими, скорее они просто втягивались в его вязь и тонули в нём. Виктория тоже вступала в него с долей безразличия, как и все здесь. Она шла в школу по долгому пути, ведущему к развилке между гуманитарным университетом и двадцать пятой школой. Был ещё один путь через двор двадцать седьмой школы – прямой, но по утрам там скапливались громко каркающие вороны, которых Виктория избегала. Поэтому она всегда обходила дом и шла по дороге рядом с полем.
В выкрашенной в нежно-розовый цвет школе было ещё совсем тихо. Рекреация пустовала, за вахтой спала угрюмая вахтёрша с грязноватым лицом. Виктория прошла мимо турникета в широкую железную рамку, которая громко пикнула и на её табло сменилась красная цифра. Затем Виктория прошла вглубь тёмного коридора и зашла в светлый кабинет, где сидели её четыре заспанных одноклассника за новыми партами и учительница математики тоже не выспавшаяся и злая.
Остальные ученики подходили со временем в течение нулевого урока. Во всей их однообразной массе самым запоминающимся был Антон Самойлов – высокий, крупный парень с взглядом суровым зелёным ничего не знающим и знающим всё одновременно, который сменялся наивной романтичностью, когда он видел одну девушку. Он пришёл за десять минут до звонка, вроде извинился и сел к однокласснице тонкой и маленькой, особенно на его фоне. Это была Татьяна Василькова его девушка и близкая подруга Виктории.
С четырёх лет Татьяна занималась балетом и только танцевать и любила. Но, наверное, обычный человек не разглядел бы в ней девушку, некогда парящую на сцене в облачной пачке. Светло-каштановые волосы, светло-карие глаза, светло-коричневая кожа – всё светлое, простое, тихое, скромное, как и её одежда и взгляд. Всем она казалась неинтересной вне сцены: говорила мало, едва слышно, передвигалась обязательно семеня, ни на кого не смотрела. А на сцене глаз от неё нельзя было оторвать, раскрывалась как бутон розы, и один только взмах её запястья стоил всех жизней наблюдавших за её танцем людей. Не могло быть ей равных в изящных ножках, руках, шее. Каждая молодая балерина завидовала этим данным и более всему тому, как отдавалась Татьяна сцене и музыке, и зрителям, и этим облачным пачкам. Однако сейчас ей никто не завидовал.
Антон ясным взглядом улыбнулся Татьяне, она слабо подняла на него заспанные глаза. И было в той парочке нечто неправильное, не такое как надо. Увидев их, вы бы заподозрили неладное. Она была слишком неприметной, а в нём, хоть он и пытался скрыть в себе грубую яркость своей внешности, все видели что-то опасное и броское, заметное издалека.