Под куполом цирка - страница 34
– Подождите, – Эд подался вперёд, голос стал резким. – Вы не знаете, как выбраться? То есть, мы зря теряли время? Ты этого хотела, Мия?
– Эдди, хватит, – строго сказала Мия. – Он в такой же ситуации, как мы. Просто он, кажется, сдался. Вы пробовали уйти из этой комнаты?
– Пробовал, – клоун вздрогнул. – Там страшно. Темно. И голос, такой ужасный, он будто дышит мне в затылок.
– А другие двери Вы искали? Наверняка тут есть ещё выходы.
– Нет… не думал об этом. – Мартин замер, потом медленно поднял голову. – Это отличная идея! Я смогу найти путь к бабуле! Вы ведь тоже хотите выбраться, да?
– Конечно, – сказала Мия, мягко улыбнувшись.
– Тогда давайте искать вместе.
– Такое ощущение, что мы кругами ходим, – раздраженно сказал Адам, оглядываясь. – И, к слову, моя старческая спина не создана для таких изогнутых походок.
– Ой, перестань, – спокойно ответила Ди, не сбавляя шага. – Всего несколько поворотов от привала. Даже дети бы не устали.
– Сравнила, – усмехнулся Адам. – У молодых тело не разваливается, в отличии от меня.
Ди бросила на него взгляд – короткий, внимательный, чуть насмешливый.
– Всё тебе не так.
– А вот и нет, – возразил он, шагнув ближе.
Она на секунду остановилась, словно прислушалась к чему-то. Лёгкий порыв прохлады прошёл между ними.
– Тогда идём. Только без жалоб.
– Обещаю. Ни слова.
Курс сменился. Они шли молча, не замечая, как шаг за шагом путь уводил их всё дальше от прежнего направления. Вместо привычного поворота направо они свернули налево. Словно кто-то тихо, невидимо поправил их маршрут, словно лабиринт сам передумал, раскрыв им новые закоулки, тени и шорохи. Каменные стены сужались и вновь раскрывались, тусклый свет едва касался пола. Несколько кругов… один поворот, другой. Словно всё это они уже проходили – и всё же нет, что-то было не так. И вот – выход. Они шагнули в просторное, почти бездонное помещение. Высокий потолок терялся в темноте, стены прятались за занавесом полумрака. Всё было будто размытым, как во сне. Лишь один прожектор бил в глаза жёлтым, пыльным светом он освещал часть сидений и круглую площадку в центре. Пыль, поднятая их шагами, плавно оседала в световом луче, танцуя в воздухе, как крошечные духи.
– Это… арена? – прошептала Ди.
Адам замер. В груди будто что-то щёлкнуло, неуловимо, но ощутимо. Он нахмурился, напрягся. Перед ним раскинулась арена – знакомая, до отвращения. Он знал, что она осталась позади, в самом начале пути. Неужели всё началось сначала? Но взгляд, цепляющийся за каждую деталь, не находил успокоения. Нет. Это была не она. Похожая до смешного, до дрожи, но не настоящая. Копия. Призрак. Иллюзия. Всё до последнего винтика было воспроизведено почти идеально: сиденья с вдавленными подушками, облезлый барьер, круг манежа, даже запах древесный, с лёгкой гнилостной нотой, будто кто-то закопал ткань в землю был тот самый. В центре, будто сердце этого обманного пространства, стоял столик кособокий, облупившийся, словно забытый экспонат из старого музея. А на нём – радио. Он шагнул вперёд, едва дыша. Свет прожекторов был резким, каким-то липким, почти физически ощутимым, щипал глаза, вгрызался в зрачки. Стены, казалось, медленно съезжались, сдвигались, сдавливали воздух. Это место было чужим, как будто кто-то построил его по чужим воспоминаниям. Он коснулся кнопки, молча. Почувствовал холодок металла – живой, пульсирующий. И в ответ щелчок. Потом звук. Сначала лёгкий, как дыхание. Тонкий, едва слышный смех. Детский. Один голос – искристый, беззаботный, как капель в солнечный день. Потом – другой, звонкий, как колокольчик. Они сплелись, зазвучали, будто где-то рядом дети гонялись за мыльными пузырями и счастье капало с воздуха. А затем – вальс. Старинный. Знакомый. Он будто доносился из конца длинного тоннеля, из забытого времени. Смех смолк. Всё оборвалось, как лопнувшая нить. И в эту тишину ворвался крик. Не просто крик – вопль. Пронзительный, нечеловеческий, полный боли, такая, какая способна расколоть череп. Адам отшатнулся. Воздух стал вязким, как будто наполнился тёмной жижей. И среди треска и шипения – плач. Настоящий, отчаянный, невыносимо живой. Плач, в котором не было надежды. Только мольба, срывающаяся в хрип. Он не слышал слов, но знал, что они были. Каждая клеточка тела ощущала их смысл. Там, за границей треска, кто-то звал. Звал его. С отчаянной, безнадёжной верой. Звал, как зовут только в последний раз. И потом другой голос. Глухой, тяжёлый, будто рождённый из сырой земли. В нём не было сочувствия, только хищная тяжесть. Он что-то угрожающе сказал заткнув первый. Обрёк. Адам вздрогнул. Что-то внутри оборвалось, как ржавый трос. Он резко отступил, споткнулся о собственное дыхание. Пальцы задрожали. Он смотрел на радио, как на нечто живое. Как будто в него только что кто-то вонзил когти. Он схватил его. С яростью, почти с животным рыком, швырнул об пол. Щепки разлетелись, хрустнули под ногами. Он топтал их озлобленно, яростно, с такой силой, будто хотел уничтожить не предмет, а всё, что он пробудил. Раз за разом, пока не осталось ничего, кроме обломков и тишины. И вдруг остановился. Тело обмякло. Он медленно опустился на колени, как человек, которому не на что больше стоять. Руки сами обняли обломки нежно, почти с мольбой, будто в них ещё жила душа. И тогда пошла слеза. Не рыдание, нет. Это был внутренний разрыв, излом, из которого текла боль. Слеза катилась по щеке, стекала на руку, на пол, а он не пытался остановить её. Он просто сидел.