В соборе святого Петра в тот день видели странную картину – ростовщик Крамер стоял на коленях перед алтарём почти час. А рядом с ним святой отец Клемент – тот самый, что жил в особняке, построенном на «пожертвования» паствы. Говорили, они шептались о чём-то, а потом долго рассматривали какие-то бумаги.
Дом Крамера оказался настоящей крепостью скупости. Каждый камень, каждая балка словно кричали о богатстве, но в то же время затаилась в углах какая-то затхлость, будто само золото плесневело здесь от жадности своего хозяина. Эликсир обострил восприятие Томаса, и он чувствовал запахи – сырости из подвала, где хранились долговые расписки, ладана из молельной комнаты, и чего-то ещё… запах болезни, гниения, идущий с верхнего этажа.
В кабинете ростовщика горели свечи в серебряных подсвечниках – те самые, что когда-то украшали дом резчика по дереву Мейера, пока долги не сожрали всё его имущество. На стенах – картины, Томас узнал их – из коллекции старого художника Вебера, чья семья теперь ютилась в подвале на окраине города.
Крамер сидел за массивным столом, перебирая чётки – не простые деревянные, а из полированного янтаря. Его пальцы, унизанные перстнями, двигались быстро, нервно, словно пересчитывали невидимые монеты.
«Присаживайтесь, мой юный друг,» – его голос был медовым, но эликсир позволял Томасу видеть то, что скрывалось за этой сладостью. Яд. Яд в каждом слове, в каждом жесте. «Я наслышан о ваших… успехах.»
Ростовщик говорил долго – о процветании города, о пользе торговли, о важности порядка. О том, как опасны перемены, как важно сохранять традиции. А Томас смотрел на его руки, на эти янтарные чётки, и видел: каждая бусина – это чья-то сломанная судьба, чьи-то слёзы, чей-то разрушенный дом.
«Вы ведь понимаете,» – вкрадчиво продолжал Крамер, – «что ваш дар… он мог бы принести куда больше пользы, если направить его в правильное русло. Подумайте о возможностях. О связях при дворе. О влиянии, которое даёт золото…»
А наверху кто-то застонал – должно быть, его больная сестра. И в этот стон словно вплелись голоса всех тех, кого разорили проценты этого «благочестивого» человека, каждое воскресенье стоящего в первом ряду на церковной службе.
Из церковной хроники:
«…и пожертвовал господин Крамер на новые витражи сумму немалую, за что удостоился особого благословения. А то, что в тот же день три семьи лишились крова за долги – так на то, видно, воля Божья…»