Вейс пытался сохранить самообладание, но молодой лекарь видел, как его пальцы судорожно сжимают подлокотники кресла. Страх уже проник в кровь ростовщика, растекся по венам, достиг самого сердца. Тот особый страх, что Томас вплел в дым курильницы – страх, не поддающийся никакому разумному объяснению.
«Передайте своим хозяевам,» – добавил он, поднимаясь, – «что времена изменились. И если они хотят вести здесь дела, придется играть по новым правилам. По моим правилам.»
В полутемной зале, где воздух был тяжел от дыма дорогих сигар, Вейс стоял перед советом старейшин. Его обычно безупречный камзол был измят, глаза лихорадочно блестели.
«Он не просто лекарь,» – голос Вейса срывался. «Там что-то другое… Я видел, как тьма сгущается вокруг него. Воздух… сам воздух становится ядом в его присутствии. Страх… такой страх, что сердце останавливается…»
В библиотеке бургомистра Томас нашел старинные торговые книги. Он изучал, как город когда-то процветал без ростовщиков и спекулянтов. Каждый цех поддерживал своих членов, каждый мастер обучал учеников не только ремеслу, но и тому, как жить достойно.
Вчера он собрал глав цехов. Эликсир обострил его разум, и он видел, как загораются их глаза, когда говорил о новом пути. О том, как можно создать общую казну для помощи нуждающимся мастерам. Как направить деньги не на проценты, а на развитие ремесел…
Томас знал, что они придут. Эликсир обострил его предчувствие до такой степени, что он почти видел их тени за каждым углом. Но в ту ночь он намеренно не принял ни капли. Пусть думают, что застали его врасплох…
Из ночных записей городской стражи:
«В квартале лекарей было необычайно тихо. Даже собаки словно онемели. А наутро обнаружили следы борьбы в доме молодого целителя – опрокинутый стол, разбитые склянки. И ни единого свидетеля.»
Темнота обрела вкус для узника. Он никогда не знал об этом раньше. Она отдавала железом и сыростью, забивалась в горло вместе с каждым вдохом. Здесь, в глубине подземелья, даже время текло иначе – густое, вязкое, как смола.
Первые дни Томас пытался считать удары сердца. Потом – капли воды, падающие с потолка. Потом перестал. Когда живешь в абсолютной тьме, цифры теряют смысл. Остается только бесконечность – черная, беззвучная, давящая со всех сторон.
Из дневника тюремщика: