Он не чувствовал раскаяния. Ни капли. Только странное, жгучее любопытство.
"Дед бы не терял времени."
Брайан знал, что делать. Вопрос был не в том, избавляться от тела или нет – вопрос был в методе. Он мог пойти самым простым путём: расчленить, сжечь, растворить в кислоте. Но это был бы банальный подход.
Его пальцы сжимались в кулак, пока перед глазами мелькали воспоминания из дневников.
1942 год. Дневник Клауса Нойманна.
"Эксперимент с сердечной функцией при длительном кровопускании. Объект 112. Мужчина, 34 года. Задача – определить, насколько долго сердце будет бороться за жизнь, если медленно выпускать кровь капля за каплей."
"Пациент был привязан к столу. Вены на запястьях вскрыты аккуратным разрезом. Первая стадия – учащённое сердцебиение, потливость, тревожность. Вторая стадия – слабость, головокружение. Через 47 минут началась потеря сознания, но сердце всё ещё билось. Запись обрывается на 56-й минуте, когда я решил увеличить поток."
Брайан почувствовал, как его сердце отбивает ровный ритм. Он видел перед глазами этого мужчину, его судорожные вздохи, пустеющие глаза.
Он вдохнул.
Брайан медленно закрыл крышку морозильного ларя, будто запечатывал туда саму мысль о содеянном. Его пальцы замерли на холодном металле, прежде чем он отдёрнул руку, словно обжёгся.
"Дед бы не колебался."
Но у деда был опыт. А у него – только знание.
Он глубоко вдохнул и направился в стоматологический кабинет, где Клаус когда-то принимал пациентов. Прошлое дедушки, его жуткое наследие, жило здесь, пропитывая воздух застывшим запахом лекарств, пыли и чего-то ещё, чего-то притаившегося в стенах.
Открыв шкаф, Брайан застыл. Перед ним лежали десятки инструментов: блестящие щипцы, острейшие скальпели, крючки, длинные иглы. Всё это было безмолвным напоминанием о руках, что держали их раньше, и о жертвах, что кричали под ними.
Он протянул руку, но пальцы дрогнули.
Он сжал кулак.
"Трус."
Брайан стиснул зубы и взял скальпель. Его собственное отражение мелькнуло в стекле витрины – бледное лицо, расширенные зрачки.
– Не смей дрожать, – прошипел он сам себе.
Но когда он снова подошёл к морозильному ларю и снова увидел неподвижное тело, его накрыло.
Сначала это был приступ тошноты – резкий, обжигающий, как удар под рёбра. Всё нутро сжалось, и он едва успел отшатнуться, прежде чем согнулся пополам. Горькая волна рвоты вырвалась на бетонный пол, колени подкосились.