– Граждане, денег нет! – с каким-то тоскливым отчаянием крикнула обливающаяся потом операционист, и закрыла окошко сберкассы картонкой с изображением римского центуриона, у ног которого лежал, навострив треугольные уши огромный пёс.
Очередь загалдела:
– Как нет? Как это нет?
– А куда делись?
– Минуточку, но это ведь наши деньги! Мы оставили их на хранение!
– Безобразие!
– Вот, не нравились вам коммунисты!
– Да причём здесь коммунисты?
Ренат, стоявший последним, повысил голос, насколько позволяла скромность семнадцатилетнего:
– А если я положить на счёт хочу? Можно?
Муха ударилась о стекло, с жужжанием вылетела через решётку распахнутой форточки. Работницы сберкассы оторвались от бумаг, очередь развернулась к нему красными лицами. Операционист расцвела, убирая картонку:
– Так что же вы в конце стоите? Пожалуйте в кассу! Проходите!
Ренат гордо миновал притихшую очередь. Он выкладывал на белый крашеный прилавок одну за другой хрустящие бумажки благородного бежевого и красно-фиолетового оттенков, не видя, как загораются в глазах вкладчиков огни уже угасших надежд. Получив первую в своей жизни сберегательную книжку, страшно довольный юноша вышел вон. В сберкассе тут же поднялся гвалт, который перекрывал поставленный тенор заведующей: «Не больше пятиста в одни руки!»
Всю глубину своей ошибки Ренат осознал, когда через неделю попытался снять двести рублей.
– Денег нет, мальчик! – отрезала кассир. – Денег нет совсем, – добавила она, и зевнула, прикрыв красный рот ладошкой.
Всё повторилось назавтра, и через пару дней, и снова, и опять.
– Женщины, у меня самолёт в воскресенье! – взмолился Ренат дрожащим голосом, мысленно благодаря детское увлечение театром.
«Мальчик мой, мой малыш, в этот час ты не спишь,» – тихонько плакало радио над столом заведующей.
Вся Киргизия в это время сидела на чемоданах. Немцы уезжали в Германию, русские – в Россию, киргизы в горных аулах готовились занимать их место, скупать за бесценок аккуратные домики с ухоженными клумбами.
Клумбы гибли первыми. Затем игрушечные европейские домики превращались в сакли. Появлялись у ворот чумазые дети.
В этих условиях проявлялась редкая для белых расовая солидарность.
Оглядев русоголового Рената, который получил имя в честь знаменитого советского футболиста, белокурые работницы сберкассы переглянулись, старшая кивнула и посоветовала прийти в четверг после обеда.