Я проснулся, когда мы заезжали в ворота. Папа открыл их с брелока и кивнул охране, высунувшейся со своего поста. Он не стал заводить «мерседес» в гараж, а довез меня до входной двери, из которой выскочила горничная.
– Ира проводит тебя в комнату, – сухо бросил отец. – Я отъеду по работе. На секции позвоню и предупрежу, что тебя не будет. Поспи, Рудольф. Надеюсь, к ужину ты придешь в норму.
Я поспешно кивнул и вылез из машины. Мы никогда не прощались.
Горничная – моя бывшая няня – тут же приветливо раскинула руки в сторону, призывая меня к объятиям. И я, подбежав, мгновенно уткнулся Ире в плечо, не обратив внимания на то, что испачкал ей платье кровоточащим носом.
Наш дом больше напоминал музей или картинную галерею. Отец настоял, чтобы все было в мраморе: лестница, полы и даже подоконники. Когда я бегал по особняку босиком, у меня всегда замерзали ноги. В центре гостиной висела качественная репродукция «Апофеоза войны» Верещагина, рядом – «Последний день Помпеи» Брюллова. Каждый раз, когда я проходил мимо них, мне становилось не по себе.
В собственном доме я ощущал себя бесприютным и неприкаянным, будто никак не мог найти себе места. И стены, и позолоченные перила, и мраморные подоконники казались невыразительными и безжизненными.
Моя спальня находилась на втором этаже рядом с отцовской. Наши комнаты отделяла только ванная, в которой я отмокал почти каждый день. Вода снимала напряжение. Сейчас тоже хотелось нырнуть: хоть в бассейн, находившийся в цоколе, хоть в джакузи – куда угодно, лишь бы смыть с себя сегодняшний день. Но Ира довела меня до спальни и дождалась, пока я сниму рубашку.
«Наверное, хочет застирать кровь», – решил я и протянул ей заляпанную красным одежду.
– Поспи, – ласково сказала горничная, когда я снял школьные брюки и забрался в кровать.
Ее рука ласково подоткнула мне одеяло. Иногда я мечтал о такой матери, как она, – заботливой, светлой, с искрящимся взглядом добрых карих глаз. Но для меня это были лишь непозволительно роскошные грезы: родную мать я не знал, а Ира просто няня, хорошо исполнявшая свою работу.
В жизни моей присутствовал только отец, который хотел дать мне все.
– Хорошо, – согласился я. – Во сколько он вернется?
– К семи.
Время его возвращения не менялось из года в год. По приходе домой отец всегда делал одно и то же: разваливался в кресле, наливал бокал виски, закинув в него специальные охлажденные камни. Иногда он доставал сигару. Отцовский распорядок не менялся, оставаясь таким же предсказуемым, как и дожди в июльском Петербурге.