Но сейчас невыносимо было думать о папе и его возвращении, поэтому я провалился в беспокойный сон. И мерещились мне огромные шахматные фигуры, которые хотели раздавить совсем крошечного меня. Вместо короля стоял отец и руководил движением пешек. Сквозь сон я понимал, что все происходящее нереально, но от ужаса ноги мои дергались, сведенные легкой судорогой.
Я уже почти проснулся, когда услышал, что дверь в комнату тихонько открылась.
– Просыпайся, – раздался голос Иры над моим ухом. – Отец хочет тебя видеть. Он в гостиной.
Сквозь остатки сна я вяло кивнул, пытаясь проснуться окончательно. Я бы с удовольствием лег спать до самого утра снова, чтобы отдохнуть еще часов двенадцать. Но нужно было идти, пока я не заставил отца слишком долго ждать.
– Ну как ты? – поинтересовался он, едва я перешагнул порог гостиной.
Босыми ногами я шлепал по холодному мрамору. Отец же всегда ходил в тапках, и сейчас он сидел обутый, закинув ногу на ногу. Его длинные пальцы сжимали хрустальный бокал с щедро налитым в него виски.
– Лучше. – Я постарался не дрогнуть голосом. – Голова почти не кружится.
– В общем, поедешь ты в санаторий. Я купил путевку, – вздохнул он.
Я подавил улыбку и посильнее укутался в темный махровый халат. Взгляд отца смягчился, и он мелким, еле заметным кивком головы указал на диван. Я сел, забравшись на него с ногами.
– Когда?
– Через три дня. До этого оформим тебе больничный, чтоб медсестра твою безжизненную физиономию не видела.
– Спасибо, папа, – вежливо поблагодарил я.
– Ира соберет вещи, а ты не забудь взять книжки хотя бы по английскому. Самостоятельно позанимаешься…
Казалось, он сказал все, что хотел, но я почувствовал незавершенность, поэтому молча сидел, не посмев сбежать сразу к себе в комнату. После пары глотков виски отец уже расслабился, но вон то еле заметное пятно на декоративной штукатурке прямо напротив моих глаз напоминало, что недопитый увесистый бокал может с отцовской подачи врезаться в стену.
– И насчет секций, – наконец произнес он. – Чем бы ты хотел продолжить заниматься?
– Шахматы! – с запалом выдал я, но потом стушевался. – У меня первый спортивный разряд… Я бы… Я бы хотел продолжать.
«Какой же дурак!» – раздраженно выругался я про себя, жутко разозлившись за неумение держать язык за зубами. Если вдруг отец решит меня наказать, то запретит именно шахматы. Мгновенно меня задушил испуг – я не мог лишиться игры. Чего угодно, но только не ее.