– Тебе лишь бы за командиром прятаться. – Смех Юсуфа подхватили еще несколько воинов, прислушивающихся к нашему разговору. – Твоя взяла, Фаиз, – он сплюнул под разношенные сапоги, не заботясь о тех, кто шел следом, – сельджукская кошка останется цела, пока что… – протянул с глумливым намеком.
Вернувшись в свой ряд, я поплелся вслед за остальными. Мимолетное желание защитить того, кто вряд ли сможет оценить подачку завоевателя теперь казалось глупым. – «Если Юсуф и его щенки вознамерятся заполучить эту девчонку, или любую другую из числа плененных, то мои усилия будут подобны капле в Красном море, к водам которого мы и держим путь. Стоит быть тише, осмотрительней. Я и так успел сыскать славу нелюдимого человека. Не делил кров, предпочитая располагаться пусть и в отдалении от костров, но в сравнительном – насколько это возможно находясь в лагере с несколькими тысячами воинов – одиночестве, ютясь под телегами с провиантом или бочками тягучих, неразбавленных водой вин, призванных для обработки ран и вечерних столов командиров; не брал себе ни походной жены, ни рабыни, с отвращением слушая женские крики наполненные болью и мольбами к неверному богу, не собираясь становиться одним из тех животных, что считали себя в праве подавлять чужую волю, лишь потому, что были сильнее. Не святой, но и не ублюдок, по крайней мере, я надеялся, что не являлся самым худшим среди нас».
Тучи сгущались. Кроны рощицы становились ближе, и ноги благодарно ускорились, уже предвкушая вечерний тахорат, а после, когда молитвы вознесутся к молчаливым небесам, и сон. Пусть непродолжительный, но в некотором роде целебный.
Над головой пронеслась ласточка. Одиноким росчерком крыльев пичуга проскользила над немытыми головами мужчин, возвращаясь в темнеющую высь, готовую разразиться скорым ливнем. Маленькая и свободная. Ее никто не способен пленить, усадив в клеть, она подобно символу веры, что мы несли, грубо втаптывая кровь в и без того красную пыль побережий. Она показалась мне хорошим знаком. Я не надеялся вернуться домой – не было места, которое я бы мог назвать своим домом, – но Великий Халиф обещал золото и почет, а выстроить стены и осесть в каком-нибудь тихом месте, в ожидании старости, вполне желанная награда. Мне уже минуло два десятка лет, по меркам Аламутского государства я уже должен был обзавестись, непременно располневшей после родов, женой и выводком отпрысков, однако даже с учетом скорой победы, – да поможет нам Всевышний, – я предпочел бы одинокую седину, нежели семейную суету.