– Но, сэр! – вскрикнула Артемида. – Мне сложно представить такой день. Ничто не заставит меня изменить отношение к «Мириаде»…
– Как говорят мнимаги: «От сумы да тюрьмы не зарекайся!» Всякое может произойти, и мне нужно, чтобы вы поклялись заботиться о безопасности и целостности «Мириады», какие бы изменения ни произошли в будущем. Обещайте мне!
Наступила напряжённая тишина, в которой слышались треск и завывание огня в камине.
– Поклянитесь! – требовал Краун, видя замешательство друзей.
– Клянусь! – решительным тоном откликнулся первым Вольфганг.
– Клянусь! – чуть слышно дрожащим голосом повторила Артемида.
Краун довольно кивнул.
Они ещё долго сидели, не произнося ни слова…»
Вновь послышался звук. На сей раз гостиная стала заполняться шелестом ветерка и едва уловимым тончайшим звоном. Словно мельчайшие беспорядочно парящие золотые пылинки, соприкасаясь, толкаясь и ударяясь, создавали это звучание. Повеяло дуновением, но более ощутимым, чем прежде.
Артемида моргнула, сгоняя нахлынувшие мучительные воспоминания. В том месте, откуда доносился звук, появилось золотое мерцание, складывающееся в контур человеческой фигуры. Когда золотые пылинки выстроились и явили в королевские палаты никого иного, как самого Максимилиана Вольфганга, он вышагнул из золотого света, который дождём осыпался на мраморный пол и растаял, едва коснувшись его холодной поверхности.
Артемида натянуто улыбнулась, и это, как ни странно, придало её лицу ещё большую измождённость и бледность. Вольфганг заложил руки за спину и приблизился к ней.
– Присаживайся, – предложила она, указывая на кресло напротив. Регент сел и внимательно вгляделся в её лицо.
– Теперь рассказывай! Что с тобой происходит? Почему ты словно сама не своя? – начал он без обиняков.
Женщина снова улыбнулась, но уже с теплотой и признательностью. Она знала, что всегда и во всём может положиться на него и поделиться самыми сокровенными тайнами и страхами.
Вольфганг не был готов к тому, что последовало за этой улыбкой. Артемида совершенно неожиданно разразилась рыданиями, спрятав лицо в ладонях. Ошеломление регента было таким сильным, что он потерял дар речи. На его памяти она ни разу не рыдала так откровенно и отчаянно. Он повидал немало трудностей в жизни, но впервые был так растерян, что не находил слов, чтобы успокоить подругу. А его молчание лишь усиливало её стенания.