«Началось второе лето войны» – «значит я существую». Потому что война смотрит прямо на меня, смотрит отовсюду, мелкими нелепыми приметами – белкой, которая грызет георгиевскую ленту, повязанную на ветку; мальчиком в шапке с российским флагом; словом «Zалупа», дописанным на пыльном стекле машины; школьником с маленькой буквой z на рюкзаке; хагги-вагги и бюстиком Сталина в сувенирном ларьке… Она смотрит на меня, а я смотрю на нее. Это смотрение, бесстрашное, потому что оно становится опасными словами, и одновременно приучающее себя к долгому страху, уже впитавшемуся в каждое казалось бы нейтральное слово («Тени достаточно для всех»; «девушка / в зеленом пальто, бегущая мимо психонев / рологического диспансера»; «Красная капля падает с клюва»), – это смотрение выходит к мощным описаниям, картинам, в которых действительно есть что-то от Кифера: наслоение пейзажных планов, большие форматы объективаций, «природные» материалы («Кивают сушеные головы гортензий, / колышется застрявшая в снежнице собачья / шерсть»; «перья / разодранной птицы и пробивающиеся сквозь них / бутоны»), одновременные, почти соприродные тяжесть и нежность.
Это выстраданная, взыскуемая «природа», с ее иллюзией целостности и полноты («целокупность садика»), с ее эскапистской радостью братства, с ее интеллектуальным гедонизмом, с ее «кипящим светом в мозгу» и срывающимся почти псалмодически голосом, который поет «Цветы» Малларме. Это уже не Кифер, это Кифе́ра, это паломничество на вагиновские «острова Вырождений», в переделкинский ретрит, в Мещерский парк, на залив, под «купол эроса», «anywhere out of the world». Туда, где – не «С нами Бог», а «бог – / это доверчивое животное с легкой лапкой, сделанное / из вещества блаженства», Некто, придающий «запах и скорость вещам»; где – не смертельное всенародное единство, а «мы», облокотившиеся друг на друга, «чтобы укрыться / от ветра». Туда, где «Простые вещи / еще вибрируют, „мир / мерцает“» (как мышь, разумеется, та самая, что смотрит прямо на тебя).
Передать эту вибрацию, это ничему уже не подвластное мерцание мира, биение «лапки» бога, передать этот вайб может только свидетельство, ничем не защищенное, формально голое, в своем долженствовании совпадающее с моральным императивом пишущего: «Il faut que je réagisse, il faut que je parle». Свидетельство, смиренно следующее всем изгибам мира, почти безыскусное, вернее, настолько искусное, что может показаться чем-то другим: голуби