Татуировка в виде косули - страница 4

Если поэзия и способна что-то изменить, то это порядок вещей, потому что, да, «В вещах есть поэзия», какими бы страшными ни были вещи, какой бы прямоты они ни требовали от слова. «Выкорчеванный светофор свален / на перекрёстке горой черепов». «Манекены-торсы / из пластика навалены верещагинской грудой». Возможно, с этой (осознанной?) способностью связана здесь фиксация дат, с которых начинаются некоторые тексты: «восьмого ноября…», «Седьмого марта…», «Десятого или одиннадцатого февраля…», «Восемнадцатого января…», «Двадцатого октября…», «Двадцать девятое августа…», «первое сентября двадцать второго…». Магическая фиксация. В ней нет пассивной дневниковости. Но целановское «у каждого стихотворения есть свое 20 января [или 24 февраля], вписанное в него и длящееся в нем», – возможно. И дерридианский активный «опыт даты», присущий современному стихотворению, кажется, тоже есть. «Дата», скрытая «дата», – момент сопротивления стихотворения, из которого парадоксально растет его необходимость говорить в своем движении к Другому. Это сопротивление и меняет порядок вещей, меняет знак нормальности. Здесь даты-шифры во многих случаях открыты, и мы знаем, что́ дешифруется. Это моменты предельной открытости, последней прямоты, голости голоса. Открытые даты сопровождаются точечными световыми эффектами: луч солнца, блестки, электрическая звезда, мигание первого снега, зеленая точка на бегущей строке, белеющий обломок кости в траве… Это знамения.

В одном таком тексте вскрывается следующий потайной ларчик, внутри внутреннего, внутри «даты»:

Чудо останавливает естественный ход вещей, меняет их порядок, их знак. Однако смысл чуда не в нем самом, но в том, что происходит после него. А после него ничего не происходит. Как будто чуда и не было. А его, разумеется, и не было. Просто мы теперь знаем, что