Ему никто не ответил. Анокс озабоченно фыркнул.
– Правда же, да? – решив, что остальные его не услышали, Стикс переспросил. Ответом послужило тоже демонстративное молчание.
Хранитель остановился на полпути, вытянул руку и буквально за секунды материализовал из воздуха кристально-голубой посох с лотосовым навершием. Гости из глубины зала медленно начали продвигаться назад к фуршетным столам, дабы прояснить возникшую тишину и отключение всей электроники. Опираясь на посох, Посланник вытянул свободную руку вперёд, повернув её вверх. Маленький каплевидный дрон, лежавший на ладони, призывно подлетел вверх, его гладкая, почти матовая поверхность отражала неясные очертания чёрно-золотой фигуры перед собой. Микролинзы дрона горели алым огоньком друг напротив друга и вдруг стали отдаляться, постепенно распадаясь. Дрон разделился на две половинки, они разлетелись по левую и правую сторону от Посланника жизни и смерти. С минуту ничего не происходило. Совсем ничего. Будто и правда явилась сама цифровая смерть, принеся свои загадочные ритуалы почёта. Затем обе половинки дрона раскрылись, впуская свет, и вот уже рядом с Хранителем появилось ещё две фигуры. Арбитр закованная в сплошную вариацию золотых доспехов Анхорн, и Мудрец в привычных одеждах монаха. Они пришли сюда вместе. Все трое.
– Они что реально явились втроём? Похоже, вообще на голограмму, не находите? Это сейчас жуть как всех напугает. Или всё же это изометрическая проекция? – к ним вернулся Нигири, замучивший в край Ройлеса Крейса. Имперскому учёному после столь внушительного турне по псевдонаучным гипотезам техника Горизонта требовалась успокоительная терапия и эндорфины.
– Это похоже на конец наших каникул, – риторически грустно заметил пилот Горизонта.
Цифровые Боги Анхорн явились, чтобы дать тройное Благословение будущему Императору. Это было смелый и убийственный шаг, никогда не совершаемый ими ранее.
Посланник давно привык к неоднозначной реакции смертных на собственное появление. Приветливость не была его главным достоинством, а добродушность и доброжелательность и вовсе не входили в список отличительных черт. По крайней мере, с внешней стороны так и было. Страх и непонимание лишь малая часть ощущений, что он пробуждал в сердцах живых. Равнодушие, пожалуй, было наиболее ярким из всех его проявлений. Остальное – утопало в тени основной реакции, терялось в её непостижимой глубине. За смерть его боялись и уважали, за жизнь ценили и чтили. И несмотря на все дары и блага для многих, он оставался пугающее непонятым.