Я понял, с кем разговариваю, и покачал головой. Эта беседа могла затянуться надолго.
– Потому что мы рождены для счастья!.. – продолжал наговаривать голос в телефонной трубке. – Мир уже принадлежит нам! Нет, не этот мир проклятый и богом, и людьми, давно сгнивший, и ставший химерой. А тот, что наваливается на всех нас из будущности. Ты уже видишь отблески его сияния!
– Я знаю и вижу! – я постарался придать своему голосу силу убежденности. – Я ведь тоже верю.
– Вера без знания подобна пустому ореху. Крепка, но бесполезна…
– Дай, дай мне поговорить с ним!..
От неожиданности я вздрогнул и с трудом вырвал телефонную трубку из рук Тени.
– Мы повсюду, – продолжал тем временем телефонный собеседник. – Наверняка я кажусь тебе ханжой. Но это только потому, что большинство забыло такие простые и святые истины: любовь и дружбу, уважение к ближнему, желание быть полезным…
Позади меня что—то с грохотом обрушилось, я снова вздрогнул и внезапно понял, что на сегодня с меня достаточно.
– Извини, ко мне пришли. Я тебе перезвоню позже, – я бросил на рычаг трубку и пошел разбираться со своим отражением.
Спустя час я сидел с ним на кухне и с тоской слушал, как этот до крайности самовлюбленный субъект со смаком читает черновики второй главы и буквально через слово повторяет:
– Я бы здесь кое—что подправил… А вот здесь и вовсе переписал… А здесь вставил бы пару хороших русских ругательств…
– Ты мне лучше расскажи, как там у вас в Зазеркалье? – наконец не выдержал я. – На твоей Темной Стороне?
Он посмотрел на меня и слегка брезгливо улыбнулся:
– А ты уверен, что изнанка там?
Вместо ответа я выругался, отобрал у него рукопись, снял колпачок с ручки и начал править текст:
«Он дошел до того, что начал заговариваться. Впервые это случилось поздним мартовским вечером. Днем солнце уже подтачивало наметенные за зиму сугробы, вытаивало в них глубокие пустоты с тонкими льдистыми краями. Но к вечеру морозец крепчал, и вдруг оказывалось, что весною сделано не так уж много. К вечеру воздух становился чистым и свежим как колодезная вода. Правда, временами казалось, что несет теплом от темных зданий и изуродованных безлистием стволов деревьев, корявых и страшных как смертный грех.
В особенно чувствительных натурах ранняя весна всегда тревожит сокрытые в душе струны, будит несбыточные надежды, вновь приносит горечь потерь и тоску по утраченному безвозвратно. Медицина не без оснований полагает в этом зыбком состоянии симптомы обостряющейся в межсезонье шизофрении.