Старх оставался слеп и бездействовал. На то у него была причина, большая и непреодолимая. Которую он рассмотрел в собственных глазах после той самой ночи, когда, стоя у себя во дворе под порывами ледяного ветра, слушал размеренный скрип одинокого дерева. Опасная бездонная тьма. А ещё ощущение, что лично договорился с дьяволом.
На следующий день, выйдя из торговой лавки, он резко остановился, не испытывая желания проходить мимо разгневанных местных баб. Те толпились на дороге и о чём-то галдели.
– Той зимой там неподалёку по дрова вставали, – басила здоровая краснощёкая селянка. – Дверь как распахнётся, пар клубами. Выскакивает вся голая, распаренная. Руки в стороны и на снег. Да давай хохотать, точно полоумная. А следом наших двое. И тоже в чём мать родила. Как зарычат. Жилы на шее повздувались, глаза горят. И к ней туда. Мать моя… – упёрла она руку в грудь. – Как давай они все втроём снег месить. Мой глаза вылупил и встал столбом, что тот коняка придержанный. Чего пялишься, говорю. А эти услыхали. «Рыло отверни», – это они нам! А баба ещё пуще давай хохотать. Тьфу! Чтоб им, паскудникам, хозяйства поотморозить!
Бабы зашлись в яростном галдеже. Скрипнув зубами, Старх бочком-бочком засеменил вдоль забора. Хотел уже умотать подальше, да не тут-то было.
Увидали, окружили и давай руками махать.
– Чего сидишь ни черта не делаешь! Весь Грейстоун уже на ушах стоит. А ваши, знай, по заимкам лихие забавы устраивают да с шалавами приезжими развлекаются. Наведи порядок, не доводи до греха!
– Что мне их самолично гонять?! – взревел Старх, разворачивая плечи.
– А не с твоей подачи они сюда гуртом повадились?! – не отступали бабы.
Как нарочно из-за поворота выехали две запряжённые крытые повозки. По улице разлетелся визгливый женский смех. С грохотом прокатившись мимо опешившей толпы, весёлый поезд направился через Грейстоун в сторону тайги. Пока тётки пялились вслед повозкам, Старх пробился через кольцо тел и заспешил прочь. Женщины обернулись. Сидя верхом на лошади, к лавке подъезжал бывший главный охотник. Завидев Мордока, бабы кинулись к нему.
Магнус подъехал к коновязи и спрыгнул на землю. Он молча внимал тем же стенаниям. А то сам не ведал, что рядом творится. Часто лежал ночами и с тягучей тоской на сердце слушал, как гремят от неумолчных выстрелов окружные леса.