– Иди отсель. Нет его.
Лицо у соседа вытянулось, из-за пазухи выглянуло заткнутое скрученной тряпкой горлышко бутыли.
– Нип-понял, – икнул он.
– Аяй… тебе, смотрю, тоже всё мало.
– И где этого алкаша, маттего, носит?
– А я почём знаю! Ты-то ночью ушёл, а ему всё неймётся. Спохватился, скороходы напялил, да и… – махнула она рукой. – Бегать ещё за ним.
Зевая, она сошла с крыльца и направилась через огород в отхожее место.
Промычав нечто нечленораздельное, сосед потоптался на месте и спустился во двор. Упёр руки в бока и сумрачно поглядел на дорогу, размышляя, куда мог податься неугомонный Барни.
– Х-о-о-й!.. – прилетел с огорода сиплый вопль хозяйки. Следом донеслось горловое клокотание.
Сосед бросился на крик. Баба, белая как полотно, сидела на убранной грядке и хваталась за шею. Перед ней, на куче жухлой ботвы лежал окоченевший Барни. В груди бедолаги зияла здоровенная дыра. Такая глубокая, что сразу стало понятно – у него вырвали сердце.
На душе у Магнуса после смерти односельчанина сделалось муторно. И хоть правду сказал, о том, что думал, а всё равно что накликал. Вроде как беду навлёк. Хотя в том, что Барни, пережрав самогона, просто замёрз в собственном огороде, вопросов ни у кого не возникло. Не было под телом крови. И вокруг не было. Так, чуть всего набежало. Сердце вырвали позже. Зачем, непонятно, ради какой такой дикой забавы. Оно раздавленным нашлось неподалёку. Словно его выбросили как никчемный гнилой кусок мяса.
Однако на том беда не закончилась. Как верно подмечено, она не приходит одна.
Через неделю за Студёной нашли убитым молодого крепкого мужика с огромными кулачищами и косым шрамом-проплешиной на голове. Бывшего морехода-наймита в Грейстоуне знали все. Многие побаивались буйного здоровяка, избившего до полусмерти не одного завсегдатая пивнушки Блэйка. Он тоже был в первых рядах разъярённой толпы, пришедшей за смертью пророчицы.
За ним последовали другие. Смерти в лесу участились.
Гибель Барни стояла от прочих особняком, и, кроме как самого, винить в ней было некого. И тем не менее, он также оказался вовлечён в какой-то ритуальный зловещий круг. Находя очередную жертву за пределами Грейстоуна, уже никто не сомневался, какую картину застанет. И оказывался прав. Из каждой пробитой груди чьей-то чудовищной лапой смерть забирала сердце.