Бог-кузнец с силой бьёт молотом по наковальне. Гора в ответ мелко-мелко дрожит.
– Ты мои принципы не трожь, – тихо говорит он. – Они были, есть и будут, и они нерушимы. Лучше на себя посмотри. Почему ты так нетерпима к семье, Афродита? Мы же все одна большая семья! А ты говоришь и делаешь наперекор, лишь бы поперёк, лишь бы не так! Этим-то ты и гневишь царя с царицей, неужели тебе не ясно? И вот опять: началась война и ты сразу встала на сторону троянцев. Зачем? Я ещё могу понять Посейдона с Аполлоном, у них с дарданцами давний уговор, но ты-то каким боком к ним затесалась? В чём твоя корысть? Неужто только из-за того, что Парис потешил твоё самолюбие и вручил яблоко?
– Парис был честен, только и всего, – пожимает плечами Афродита. – Кому ещё он мог его вручить? Перезрелой Гере или солдафонке Афине? Не смеши! И дураку ясно, что прекраснейшая – это я. Я и отблагодарила Париса сообразно его темпераменту и предпочтениям. Думаешь, ему бы пригодились дары Геры и Афины? По-твоему, такого человека, как Парис, интересует власть и военные победы? Вспомни, какую жизнь он вёл до знакомства с Еленой, этот бабник и завсегдатай вечеринок. Какая, в Тартар, власть, какие военные победы? Настоящей наградой такому человеку могла быть лишь смазливая, сочная и фигуристая тёлка, по которой сохнут все мужики Ойкумены. Я и дала ему такую тёлку. И, кстати, Парис меня приятно удивил, когда не стал воротить нос от блудницы, нагулявшей ребёночка с Тесеем…
– Вот только она бросила этого ребёночка в Спарте, – напоминает Гефест.
– Не бросила, а оставила в тихом и спокойном месте, – поправляет его Афродита, – где, если ты не заметил, в данный момент нет войны. Оставила под присмотром заботливой семьи. Как мать, Елена намного лучше той, кого мы оба знаем.
Гефест понимает, что Афродита имеет в виду Геру, покалечившую собственного младенца лишь за то, что тот ей не понравился – не родился красавчиком, как Аполлон или Ганимед.
Привыкший к труду, Гефест не умеет красиво говорить и складно выражать свои мысли. Состязаться в споре с Афродитой ему физически тяжело, потому-то её редкие визиты ему в тягость.
– Не в Олимпийцах дело, – наконец формулирует он ответ на вопрос супруги. – Просто я не иду против устоявшегося миропорядка…
Афродита моментально цепляется за эти слова: