Не в силах усидеть на месте, Шелк поднялся со скамьи.
– Ну а если мне вверено спасение мантейона, о чем это, спрашивается, нам говорит?
– Не знаю, патера. А говорит ли?
– Да! Да, и еще как! Ведь логика применима даже к велениям богов, не правда ли? И к деяниям их, и к речениям, а значит, и здесь применима вполне. Все это говорит нам о двух вещах, причем крайне важных. Первое: наш мантейон в опасности, иначе зачем поручать мне его спасение, верно? Итак, нам грозит нечто серьезное, и первым делом следует выяснить что.
Шагнув наружу, под теплый дождь, Шелк устремил взгляд к востоку, в сторону Майнфрейма, обители богов.
– Однако второе, майтера, еще важнее. Выходит, наш мантейон можно спасти. Другими словами, он, конечно, в опасности, но на погибель вовсе не обречен: ведь Иносущий не стал бы поручать мне невыполнимое, правильно?
– Будь добр, патера, вернись внутрь и сядь, – взмолилась майтера Мрамор. – Мне совершенно не хочется, чтоб ты подхватил простуду.
Шелк послушно вернулся в беседку. Майтера Мрамор снова поднялась на ноги.
– К чему эти церемонии, когда… – начал было он, но, тут же спохватившись, смущенно заулыбался: – Прости, майтера. Прости меня, будь добра. Расту, расту, старею, а ничему не учусь.
Майтера Мрамор покачала головой, обозначив безмолвный смех.
– Ты еще вовсе не стар, патера. Я нынче немного понаблюдала за вашей игрой. Ни одному из мальчишек не сравниться с тобою в проворстве.
– Это лишь потому, что у меня опыта больше, – возразил Шелк.
Едва оба сели, майтера Мрамор, к немалому его удивлению, с улыбкой взяла его за руку. Мягкая кожа на кончиках пальцев сибиллы давным-давно изветшала, истерлась, оголив потемневшую от времени подобно ее мыслям, отполированную бесконечными трудами сталь.
– В нашем мантейоне давно состарилось все, кроме тебя да детишек. Не место вам здесь… ни им, ни тебе.
– Ну, отчего же, майтера? Майтера Мята вовсе не так уж стара годами, хотя, конечно, много старше меня.
Негромкий вздох майтеры Мрамор прозвучал словно усталое, неторопливое шарканье швабры о мозаичный пол.
– Боюсь, наша бедная майтера Мята состарилась еще до рождения… либо приучилась к старушечьей жизни, прежде чем выучилась говорить. Как бы там ни было, здесь она на своем месте с младых ногтей. Чего о тебе, патера, не скажешь, сколь бы ты ни состарился.