– То есть ты тоже считаешь, что наш мантейон ожидает снос? Что б ни сказал мне Иносущий?
– Да, – неохотно кивнув, призналась майтера Мрамор. – Вернее сказать, здания, может, и сохранятся, хотя даже это внушает нешуточные сомнения. Однако твой мантейон более не приведет богов к здешним жителям, а наша палестра прекратит обучение их ребятишек.
– Но каковы шансы этой мелюзги на лучшую жизнь без вашей палестры? – зарычал Шелк.
– А каковы шансы на лучшую жизнь у ребятишек из подобных семей сейчас?
В ответ Шелк гневно встряхнул головой, с трудом сдержав желание топнуть как следует оземь.
– Такое случается далеко не впервые, патера. Капитул подберет нам новые мантейоны… и, думаю, куда лучше этого, поскольку хуже еще поди поищи. Я продолжу учительствовать и прислуживать при отправлении треб, ты продолжишь вершить жертвоприношения и принимать исповеди… и все будет в порядке.
– Сегодня мне было ниспослано просветление, – напомнил Шелк. – Об этом я не рассказывал никому, кроме человека, встреченного по пути к рынку, да тебя, и ни ты, ни он мне не поверили.
– Патера…
– Из сего явно следует, что я не слишком убедительно о нем рассказываю, верно? Что ж, попробую исправиться.
Ненадолго умолкнув, он задумчиво почесал щеку.
– Итак, я молился. Молился о помощи. В основном, разумеется, Девятерым, но время от времени обращался ко всем богам и богиням, упомянутым в Писании, и вот сегодня, примерно в полдень, на мои молитвы, как я уже говорил, откликнулся Иносущий. И знаешь, майтера…
Тут голос его задрожал, но справиться с дрожью Шелку не удалось.
– Знаешь, майтера, что он сказал мне? Знаешь, что мне объяснил?
Руки майтеры Мрамор стиснули его пальцы до боли.
– Насколько я поняла, он наказал тебе спасти наш мантейон. Будь добр, расскажи об остальном, если сможешь.
– Да, ты права, майтера, дело это нелегкое. Я всю жизнь считал просветление голосом, звучащим из самого солнца либо в собственной голове… голосом, говорящим отчетливо, ясно, а это совсем не так. Представь: в ушах гудит, ропщет шепот великого множества голосов, а слова – живые создания, явленные тебе воочию! То есть всех их не просто видишь, как собеседников в стеклах, но слышишь, обоняешь, и осязаешь, и чувствуешь боль каждого, и все они связаны, сплетены воедино… составляют то самое, что тебе следует осознать, и ты все понимаешь. Вот это я и имею в виду, говоря, будто он что-либо показал или сказал мне.