Он не смотрит совсем мне в глаза, его смех острее ножа.
Он хочет мне что-то сказать, но губы его мелко дрожат.
Я хотела, чтобы он ожил. Велика ли за жизнь цена?
Но я чувствую всей кожей – меж нами ледяная стена.
Хотела быть девочкой сильной? Теперь терпи, привыкай.
Не забыть бы сейчас его имя… помню… его зовут…
…
Кай?
Лесное
Вьётся мышиным горошком
По ручкам, по ножкам
К горлышку страх.
Не закрывать глаза.
Не разжигать костра.
То ли хотела мать?
Да.
Что-то мелькает злое
Там, за осенней листвою.
Оно пришло не за мною?
За мною.
Глаза – два рубина,
В пасти рябина
Краснее красного.
Так ли ужасно?
Ужасно.
Тянет руки – голые ветви.
Месяц бледной поганкою светит,
Это там воет волк или ветер?
Ветер.
Хотя, всё равно.
Пока не стала травою-полынью,
Золотом солнца, небесною синью,
Пока сердце моё не остыло,
Его напою вином.
Пей, злое,
Пей, рябиново-красное,
Мы одной крови, мы одного роду,
Ты – моя сестра неназванная.
Я пришла за тобою.
Я принесла свободу.
…
Вьётся мышиным горошком, по ручкам, по ножкам…
Не вьётся – бежит
Кровь краснее рябины,
Кровь чернее лесов.
И потухают рубины.
Под ними – моё ли лицо?
Моя ли жизнь?
Колдун
Красавица какова, какие шелка, да меха, да каменья, как походка легка. Да только крадётся тенью следом беда. Только волосы белы, как старухины космы, только кожа бледна…
Гадала у студёной воды, на золе да песке, на крови, венок в реку бросив. Нагадала суженого, ряженого, он явился на черной лошади, в бороде седина, на поясе лента повязана, красная с червонным золотом. Молвил:
– Дорогая, хорошая, я устал колобродить в жару да в метель. Накорми, уложи в постель, согрей!
А глаза у него ночи черней, как у ворона, а ладонь его бледная да холодная. Обмерла вся, дрожит, а он улыбается. Шепчет:
– Какая же ты красавица…
Пригласила гостя в дом, напекла хлеба, а он цокает языком:
– Милая, кровушки мне бы.
Поднесла на блюдце расписном ему куриной крови, выпил, смеётся:
– Вот у птицы доля! Ни летать не может, ни петь. Посадил её в клеть – мол, терпи, пока с топором не встретишься.
А по бороде струйки текут красные. Испугалась, плачет, просится на волю, где ветер, где светит солнышко ясное.
– Да разве держу я тебя, милая? Дом твой, сама пригласила. Сама гадала на крови, искала любви, просила луну. Услышал тебя колдун… А так-то, не сдержу тебя и силою.
А она стоит – не шагнуть за порог. Птица без крыльев под топором, напевшая себе беду. И стонет душенька, надрывается, и щемит сердце, и шепчет колдун: