Ты ночами кричишь, сестричка, перья чёрные рвут твою кожу. Я смотрю в глаза твои птичьи, я сжимаю в ладони свой ножик… Только мне не ступить навстречу, сердце льдом застывает в груди. Мне помочь тебе, милая, нечем, и за это меня прости.
Мелькают в тенях белые лица – это сёстры мои, мои сёстры-птицы. Не певчие – хищные, не сводные – кровные. Не помнят дома, меня не помнят. Рыщут средь тумана, прячутся по лесам.
Где бы я ни пряталась – я слышу их голоса.
Бедовая
Чуть только на небо вспрыгнет луна – бежит через лес в пшеничное поле, и там до рассвета всё бродит одна, у барыни-ночи чего-то всё молит.
– Что молишь-то, Мила? – и сколь ни спроси, всё скажет одно:
– Любви.
– А что ль тебе мало в деревне парней?
Плечом поведёт – те все не по ней.
– А кто тебе нужен-то, девка-беда?
– Я буду ночного княжича ждать.
Растрёпаны волосы, глазки горят.
– Придёт он за мной, как зардеет заря. Приданое я уж давно собрала.
И держит в руках два птичьих крыла.
– У княжича есть золотая игла, он крылья пришьёт, чтоб летать я могла! Тогда поднимусь с ним в златые палаты, где люди живут от рожденья крылаты.
– Да ну тебя, Мила, ты бредишь никак. Такие мечты доведут до греха. А вдруг он и явится – княжич ночной…
– Я знаю, придёт, говорил он со мной!
– Да что ж с тобой, Мила? Отнялся уж разум от этих прогулок да бабкиных сказок. Давай-ка тебя отведу я домой.
– Смотри-ка, спускается княжич ночной!
На небо взглянуть – глаза ли не врут? – и правда пришёл он за ней поутру. Верхом на коне, что ночи черней, и в княжьем венце из лунных камней. На землю спустился, и схлынула мгла.
– Мой княжич ночной, я тебя так ждала! Приданое всё принесла я с собой – два птичьих крыла и брат мой родной.
Чуть только улягутся в доме все спать, уходит она в пшеничное поле, и горько рыдает под звёздами мать, вернуть ей детей у княжича молит.
И плачет сильнее, заслышав про плату.
Ей шепчет луна: приведи в поле брата.
Анахет идёт назад
Пою я песни пустыне
иссушенными губами,
твоё повторяю имя,
пусть унесут ветра.
О, брат мой, я помню ясно,
что приключилось с нами,
как солнце моё погасло,
и как я умерла.
О, брат мой, о, брат мой, зачем я умерла?
Меня хоронили змеи
в горячих песках сопрятав,
и чёрные скарабеи
копались в теле моём.
О, брат мой, я помню ясно —
это моя расплата,
к писцу воспылала страстью,
сгорели мы с ним вдвоём.