Но вскоре его мысли вновь вернулись к плетёному стулу.
– Это совершенно невозможно, – громко высказался он. – Мильнович, разрешите мне прислать вам кресло; у меня есть одно, которым я не пользуюсь, честное слово не пользуюсь, – вам положительно нужно что-то получше, чем этот стул, – даже доктор Брук вам это скажет.
– Я собираюсь взять стул внаём. Аарон Бловурц сдаёт мебель, как вы знаете.
– Да, c молью впридачу, не говоря уж о других насекомых. Чепуха, Мильнович, вы должны позволить мне послать вам это кресло.
– Мне не нужно никакого кресла, – сказал Мильнович с ноткой раздражения. – Я уже условился с Аароном Бловурцем.
Резкость тона обескуражила Рэдфорда, но ненадолго.
– Ладно, если у вас уже есть кресло, – начал он снова через минуту, хотя и менее уверенным тоном, – вам всё равно понадобится скамеечка для ног, и ещё низенький столик для газет, чтобы они были у вас под рукой. Наверняка, у Аарона Бловурца нет таких столиков, а у меня как раз есть такой, и он все время мешается мне на пути, – вы положительно обяжете меня, если…
– Я не могу обязать вас, Рэдфорд. Очень благодарен, но мне не нужны никакие вещи.
– Вообще никакие? – повторил Рэдфорд, ещё раз безутешно оглядывая комнату в смутной надежде обнаружить новый повод для предложения. Поводы-то были, но воспользоваться ими было нельзя, ибо не мог же он, в самом деле, предложить товарищу новое зеркало или шторы.
– Скажите, Мильнович, – заговорил он опять, повинуясь импульсу любопытства, и глядя на тёмнолицую мадонну в углу, – у вас всегда была картина? Я её раньше не замечал. Я и не знал, что вы так набожны.
– Я не набожен, – ответил Милнович.
– Но эта картина…
– Эта картина висит здесь, потому что мой отец иногда меня навещает, и ему нравится видеть её на своём месте.
– Вы, должно быть, очень любите своего отца, – тепло сказал Рэдфорд, – и я думаю, что он обожает вас, и при этом, – он понизил голос, – кажется, что он держится хорошо, несмотря на…
– Он привык держаться, – ответил Мильнович почти равнодушно.
– Он знает, что… что вам придётся оставить армию?
– Да, знает.
– Тогда, по справедливости, ему следует желать мне смерти, или хотя бы потери правой руки. Собственно говоря, я и не имею права на свою руку, раз лишил вас вашей. Ведь это я всему виной, не забывайте, Мильнович!