Мильнович поглаживал свой чёрный растрёпанный ус левой рукой, и не говорил ничего.
– Ваша рука бесполезна, и ваша карьера погублена, – горячо продолжал Рэдфорд, слегка наклоняясь вперёд, – и всё из-за меня – вы должны помнить это!
Другой продолжал смотреть в пространство, храня молчание.
– Бога ради, скажите что-нибудь…. Разве не из-за меня?
– Вы беспокоитесь, что я забуду? – почти прошептал Мильнович, с быстрым свирепым взглядом в лицо своего товарища.
– А! так вы признаёте это, и произошло это не по случайности, а благодаря моему беспардонному безрассудству.
Рэдфорд сделал паузу, торопливо повторяя в уме все свои заготовки на этот случай.
– Вот что мне скажите, Мильнович, – начал он после паузы, – предположим, вам случилось разбить нечто вам не принадлежащее, – например, сломали шею чужой лошади, или взяли у кого-нибудь хлыст и разломали его на две части, что вы тогда естественным образом сделаете?
Мильнович глядел на него в удивлении, медля с ответом.
– Вы будете обязаны заменить лошадь, не так ли? Или купить новый хлыст?
– Наверно, – ответил Мильнович, с любопытством наблюдая за ним.
– А если случилось противоположное, и это ваш хлыст был сломан, вы не будете долго думать, принять ли новый?
– Не буду.
– Нет? Ну, тогда послушайте меня! – с торжеством сказал Рэдфорд. – Я хочу сделать то же самое. Вы признаёте, что я разбил вашу карьеру, и, значит, я обязан заместить вам её.
– Я вас не понимаю, – холодно сказал Мильнович.
– Терпение! Сейчас поймёте! Мой план простой: так как я, своим поступком, лишил вас положения лейтенанта и, следовательно, жалования лейтенанта, я хочу, другим своим поступком, вернуть вам то, что ещё можно вернуть. К несчастью, это только деньги. Это то же самое, как если бы я сломал ваш хлыст и взамен дал вам другой, понимаете? Очень просто. Мой отец не возражает, я всё ему рассказал в последнем письме, и он со мной согласен.
И, действительно, это было правдой. За прошедшие полмесяца Альфред попытался облегчить совесть, доверившись своему отцу в несколько бессвязном письме и умоляя того о великодушии по отношению к своему раненому товарищу. Старый мистер Рэдфорд не вполне внял всем аргументам, но уловил, что сын в чрезвычайно взволнованном состоянии духа, и с готовностью дал Альфреду carte blanche на все действия, которые потребует от него его совесть. Каких-либо серьёзных опасений у него не было. Альфред всегда был впечатлителен, и, судя по опыту, он ожидал, что первый порыв раскаянья поутихнет, прежде чем придёт ответ на письмо. Ошибка мистера Рэдфорда заключалась в неведении того факта, что, хотя его сын был всего лишь впечатлителен, впечатление это до сего времени никогда не было столь серьёзным.