– Ты пытаешься сделать что-то, чтобы она выглядела более живой? – спросила я.
Брат покачал головой, прижался щекой к ее животу и зарыдал. Я не плакала. Я делала это не один год, а теперь, казалось, иссохла изнутри. Какая-то часть меня ощущала облегчение. Я так устала бояться!
Отец поднял тело матери и на руках отнес в свою спальню, ту, которая раньше была их общей, чтобы в этой убрать капельницы и другое медицинское оборудование. Я поразилась его физической силе: никогда не видела, чтобы он носил ее на руках, пока она была жива. Теперь женщины из нашей семьи омоют и оденут тело. Мама рассказывала, как это будет. Это ритуал, который она исполнила для своей матери и просила впоследствии исполнить для нее. Сестра мамы, Антуанетта, кузина Сэнди и их подруга Собонфу позвали меня в комнату. Так в свои одиннадцать лет, включенная в их круг, я узнала, что я женщина.
Мы сняли с мамы просторную футболку с прорезью на спине. К этому времени она носила только такие – их легко натягивать и снимать, не садясь. На этой была картинка: утка, приклеенная к стене клейкой лентой, и надпись: Дактейп[1]. Она лежала на постели, обнаженная, похожая не столько на мою мать, сколько на летопись того, что с ней делали. Левая грудь была изуродовала длинным горизонтальным шрамом, сосок отсутствовал. Еще один длинный шрам спускался вдоль позвоночника – след хирургической операции для восстановления сломанной спины. Пластиковый медицинский порт выпирал маленьким холмиком под кожей грудной клетки. Лицо и тело отекли от стероидов. Волосы были короткими – результат последнего раунда химиотерапии, – и едва заметные шрамики виднелись на лбу, где некогда в череп ввинчивался металлический обод для лечения рака, который распространился в ее мозг. Как дорожная карта, подумалось мне. Только я не знала место назначения.
Кто-то наполнил водой таз. Мы макали в него тряпки и обтирали ее кожу. Теперь она стала холоднее, теряя тепло с каждой минутой. Я поборола импульсивное желание прикрыть ее, лечь сверху, – хоть ненадолго сохранить это тепло. Время мчалось стремительно. Оно утекало между пальцами, точно вода, как бы я ни старалась растянуть секунды.
Я заметила на ее груди родинку и постаралась точно запомнить форму и расположение. Заметила легкие растяжки, наметившиеся вокруг грудей и живота, оставшиеся на память от двух беременностей. Заметила легкую ребристость ногтей и глубокие линии на ладонях – и пожалела, что не умею их читать. Может, они рассказывали историю с другим концом. Светящийся зеленый дисплей цифрового будильника зацепился за мой взгляд: было десять вечера среды. Мы в это время должны были смотреть «Звездный путь».