Звуки, множество звуков слились в гармоничную симфонию – рёв мотора, звенящий звук винта, превратившегося в едва заметный желтоватый нимб. И тонкий свист ставшего плотным, кажущимся материальным, воздуха, обтекающего фонарь кабины.
Машина, поначалу казавшаяся задумчивой, вдруг стала слушаться беспрекословно, будто воспринимала уже не действия моих рук и ног, а мыслей. Я сделал несколько кругов на полной мощности мотора, с удовольствием вслушиваясь в его рычащее пение. Набрал почти максимальную высоту, в азарте даже не ощутив толком, как промозгло и холодно в неотапливаемой кабине. Прокрутил несколько бочек, бросил вниз, в отвесное пике. Отличный самолёт. Зря на него наговаривают.
Когда приземлился, сдвинул козырёк кабины, долго сидел, прислушиваясь к своим ощущениям. Ноги гудели, чуть дрожали руки, вспотели ладони, но от радостного тепла распирало грудь, так что было трудно дышать.
Через неделю я уже освоился в полку, изучил машину. Сделал несколько боевых вылетов и в группе сбил пару фрицов – пикирующий бомбардировщик «Юнкерс» и бомбардировщик-транспортник «Дорнье». Узнал, что зовут меня Алексей Гриневский, лётчик-испытатель, заместитель командира особого ИАП, который защищал подходы к Москве. Мне нравилось здесь. Ловил на себе восторженные взгляды лётчиков, оценивших моё мастерство и девушек – мотористок, официанток в полковой столовой. Те так просто впадали в транс, замирали, когда я одаривал их улыбкой. Да и внешне я выглядел лучше, чем там, в прежней жизни – высокий, статный, рослый.
И когда командир послал меня на разведку в одиночку – найти вражеский аэродром, уже не ощущал никакого страха. Поднялся в воздух, и, сделав лихой разворот, лёг на нужный курс. Под крылом потянулись запорошенные снегом крыши домов, сверкнула обманчивым серебром замерзшая гладь Волги. Солнце старательно пыталось раздвинуть сизую хмарь.
Лечу, высматриваю внизу что-то похожее на аэродром – куда фрицы могли спрятать его? Огляделся и вдруг заметил, как справа по курсу темно-серыми тенями закружились коршуны.
Коршуны? Какие могут быть коршуны на такой высоте в морозном небе?
Присмотрелся повнимательней и заметил едва заметный расплывающийся ажурной дымкой инверсный след. Тени резко сменили очертания, превратившись в четвёрку «худых» – «Мессершмиттов». Ах ты, черт, значит, там аэродром. Теперь надо уходить.