– Там вас знают? – он шагнул ещё ближе, голос стал твёрже.
– Возможно, – она подняла взгляд, в уголке губ мелькнула кривая усмешка, но тут же пропала. – Там много кого знают. Михаил любил там бывать. Хотите что-то полезное – сходите туда.
– Когда? – Щетинин постучал пальцем по рукаву, будто выбивая ритм.
– Вечером. Часов в восемь, – она кашлянула снова, мотнула головой: «Пыль проклятая».
Руки её скрестились, опустились, снова сжались на груди – Щетинин отметил эту суету, этот танец нервов, но промолчал. Лиза шагнула назад, прислонилась к стене.
– Работы много, – голос её упал до шёпота, – я тут новенькая. Нельзя отлучаться. Место терять не хочу.
– Вы боитесь? – он прищурился, вглядываясь в её лицо.
– В Петербурге всегда есть чего бояться, – она уклонилась, глаза метнулись к полу, пальцы тронули шею. – Но работа – это работа. Деньги нужны.
– У вас никого в городе? – Щетинин чуть наклонился, голос стал ниже.
Она замерла, напряглась, потом кивнула – резко, как от удара.
– Никого, – слово вылетело, будто вырвалось против воли.
Щетинин задержал взгляд на её брошке – маленькой красной звезде, что тускло блестела на выцветшем платье. Пустяк, но цепляющий, как заноза. Он хмыкнул, выпрямился.
– Ладно. Восемь часов. «Медная подкова», – бросил он, уже поворачиваясь к выходу.
Лиза кивнула – коротко, судорожно – и скрылась за дверью, оставив за собой только эхо шагов. А Щетинин остался в коридоре, слушая, как за стеной гремят печатные машины, а потом вышел на улицу – на промозглый октябрьский вечер Петербурга.
Щетинин вынул папиросу, чиркнул спичкой, затянулся – дым лениво пополз вверх. Зинаида видела Михаила лишь наполовину, остальное пряталось глубже – яснее ясного, как грязь на сапогах. Типография выжала из себя всё, что могла: тонкую ниточку к следующему шагу. «Медная подкова» – пока единственный след, с него и начать. А дальше – как пойдёт. Он выбросил окурок, прищурился в темноту. Роман Лихачёв, старый лис он знает о таких местах все… Прежде чем окунуться в этот мутный омут, он решил прощупать дно.
Глава 3. Кабак с дурной славой
Глава 3. Кабак с дурной славой
Щетинин поднял воротник пальто и двинулся по улице. Ночь сгустилась, словно чернила, дождь теперь не моросил, а плевался мелкими, злыми иглами, оседая на коже ледяной росой. Петербург исчез в бездонной тьме, лишь редкие фонари мерцали призрачными огоньками над влажными блестящими камнями, словно последние вздохи умирающего города. В промозглом воздухе висел терпкий запах сырой грязи, машинного масла и загнанных лошадей, словно сама ночь источала усталость и безнадёжность.