Вот, завистник летит в болото Стикс, где его вечно будут терзать ревнивые мысли. Вот, чревоугодник падает в круг ненасытной голодной бури, где его вечно будут мучить жажда и голод. Вот, лжец низвергается в ледяное озеро Коцит, где его вечно будет сковывать холод предательства.
Ангелы, наблюдая за этим зрелищем, оставались невозмутимыми. Они исполняли свой долг, вершили правосудие, отмеряли наказание. В их сердцах не было места ни жалости, ни состраданию. Они были лишь инструментом в руках Творца, орудием возмездия, которое должно было покарать зло и восстановить справедливость.
И так, душа за душой, грешник за грешником, зал наполнялся криками отчаяния и злобным хохотом демонов. Ангелы продолжали свой безмолвный суд, определяя судьбу каждой души, отправляя их в вечные муки по кругам дантовского Ада. И в этом кошмарном зрелище, в этой мрачной симфонии боли и отчаяния, звучал тихий, но неумолимый голос правосудия. Голос, который никогда не смолкнет.
Ангел, прекрасный и ужасный, держал в руках особую учётную книгу, в которую заносились все поступки смертных:
– Суд рассмотрел твоё прошение. Не может быть для тебя прощения. Твои грехи пали не только на тебя, но и твоих потомков. Ответствуй! Сделал ли ты что-либо доброе в своей жизни?
– Да! Да! Я знал кое-что, что может помочь ныне живущим людям. Я смогу это знание найти!
– Почему твои потомки приняли твои поступки?
– Они не знали истины. Они доверяли мне. Они не виноваты и не должны нести наказание за мои деяния.
Он видел под собой мрачную глубину. Он видел стражей, которые с жадностью и злобой смотрели на него и его потомков, то вонзая в них огромные копья, то поджигая под ними огонь.
– Суд даёт тебе время, но оно не долгосрочно. Если не сможешь восстановить справедливость и помочь кому-то ныне существующему, твой род прервётся, тебя и потомков твоих ждёт суровое наказание.
Глава 1
Свежеиспеченный отставник капитан Всеволод Иванов не мог найти работу. Куда он не обращался, получал примерно одинаковый ответ, что командиры сейчас не нужны. Поэтому он жил в деревне у своих родителей и на их обеспечении.
Множественные тяжелые ранения давали знать о себе. Не то чтобы болело – но ныло как-то изнутри, предчувствием непоправимого. Словно кости, осколками перепаханные, помнили взрыв, жар пламени, ледяной ужас безысходности в воронке, полной чужой крови и своей собственной. И эта память жила отдельно от разума, просачиваясь в каждое движение, в каждое слово, в каждый вдох.