Журнал «Парус» №67, 2018 г. - страница 18

Шрифт
Интервал


Я ищу этот свет в своей родословной – и без труда нахожу: большинство моих пращуров по материнской линии были монастырскими крестьянами. Они рубили свои избы близ моложского Афанасьевского монастыря, лежащего ныне на дне рукотворного Рыбинского моря, и с рождения до кончины жили в подмонастырской слободе, под сенью древней православной обители, вдыхая благодатный окрестный воздух, омывая душу чистым звоном храмовых колоколов.

Я вытаскиваю на свет из темных пластов времени виртуальную цепь своих предков и всматриваюсь в те звенья, которые могу увидеть:

– Нина Александровна, урожденная Ковалькова, моя мама (1931–2003);

– Александр Иванович Ковальков, мой дед по материнской линии (1891–1984);

– Иван Павлович Ковальков, мой прадед (приблизительно 1853–1916);

– Павел Аникич Ковальков, прапрадед (первая половина XIX века);

– Аника Аникич Аникин, прапрапрадед (рубеж XVIII–XIX веков);

– Аника, легендарный предок, самое дальнее из видимых мною звеньев в цепи, середина XVIII века.

Все – крестьяне, коренные русские люди. Трудолюбивые, богобоязненные, с детства впитывавшие православные начала и передававшие их своим детям, – не путем наставлений, а ежедневным своим поведением, подлинно христианским отношением к жизни. И совсем они не «разоряли дом, дрались, вешались», как орал в ХХ веке на всю Россию один бард с еврейской кровью, – а трудились, строили избы, рожали детей, воспитывали и учили их, читали книги, пели печальные и веселые русские песни, писали стихи… А когда нужно было, шли на войну, защищали Отечество.

Вот где берет начало этот свет, вот откуда бьет этот луч любви и привета. Это свет русского православного бытия!


ПОРТРЕТ ОТЦА


Зарос щетиною колючей,

По дому бродит, туча тучей,

И власти густо материт.

Да что там власти! Все неправы,

Поскольку старые суставы

Опять грызет полиартрит.


Дитя войны, дитя разрухи,

Дитя российской голодухи,

Он все-таки остался цел.

Поколесив по белу свету,

Купил под старость избу эту –

И вместе с нею заскрипел.


Встает – и вместо физзарядки

Клянет негодные порядки

И сельскую тупую знать.

Кряхтит, что если б был он молод…

А я ему: «Поедем в город!

Там легче думать и дышать!»


Молчит, мрачнеет почему-то,

Щетину трет – и рубит круто:

«Я с вашим городом знаком –

Там люди в кучах! За оградой!

Не дышат утренней прохладой!» –