– Вези хоть куда-нибудь! – зло рванула за поводья старуха. – Будем торчать здесь до ночи – или как?
– Помолчи, старая! – Старик сошёл с повозки, деловито поправил что-то в упряжи, подошёл затем к Мотре. – Поедем, наверное, в Тарасовку… доченька. Это тут… недалеко! Невесточка наша там живёт. Если не сожгли ещё немцы хату, то как-то и устроимся.
* * *
Вечер. К деревне неслышно приближается подвода.
– Стой!
Из-за деревьев выступили трое, в тёмной форме. На рукавах белеют повязки.
– Куда путь держишь, старый?
Старик взглянул внимательно на неизвестных, остановил взгляд на одном из них – долговязом, рябом. Сказал:
– Невестка здесь у меня… Оксанка Гаврилюкова… к ней мы.
– А это что такое? – ткнул рябой в сторону свёртка. – Неужели стара родила?
Рябой и незнакомец, бывший ближе к повозке, громко засмеялись. Послышался плач ребёнка, затем стон Мотри.
– У-у-у… оболтус! – сузив глаза, зло бросила рябому старуха. – И не стыдно тебе старухе такое говорить?! Нечего делать… да? Ишь, понаряжались тут…
– Но, но… – сразу перестал зубоскалить рябой. – Поменьше чирикай, бабуля! За такие словечки… знаешь… Кто там ещё с вами? – Он подошёл поближе, пытаясь разглядеть лежавшую без сил Мотрю.
– Женщина одна, – спокойно начал объяснять старик. – Только что родила. Беженка…как же её оставить… одну в поле? Мы и взяли с собой…
Полицаи отошли в сторону, поговорили о чём-то. Вернулись.
– Поехали, пожалуй, в управу, старик, – сказал рябой. – Там лучше рассмотрим, кто она…
– М-м-м… – вдруг застонала Мотря.
– В какую управу? – испуганно метнулась к рябому старуха. – Глухой ты, что ли… не слышишь – что тебе говорят? Она же умереть может, кровью изошла вся…
– А может, пусть они едут, Пётр, – выступил вдруг из темноты третий – он до этого держался как-то в тени. – Ведь оно… видишь, дело какое? А утром… придём и проверим – кто они… да откуда? Я знаю… этих, Гаврилюков.
Рябой (видимо, старший) крякнул недовольно, потоптался на месте. Затем бросил сердито:
– Ну ладно, пусть так пока будет… Погоняй, старый! Да смотри, язык своей девке укороти немного!
Повозка тронулась.
– Себе укороти… сомпель зашмораканый! – послышался уже издали злой бабий голос.
Рябой хотел было броситься вдогонку, но затем, передумав, махнул лишь рукой.
– Успею ещё… – проговорил он тихо, ни к кому не обращаясь.